Лето, в котором тебя любят
Шрифт:
Шмулевич за ее спиной присаживается на краешек учительского стола. Улыбается безразлично и крутит в пальцах сигарету.
– Расстрелять! – орет кто-то.
Сорок глоток подхватывают:
– Утопить! Закопать живьем! Подвесить за ноги!
Шмуля ржет. Захаровна оборачивается:
– Встал ровно!
Иоська отрывает зад от учительского стола, принимает позу «полусмирно» и закладывает сигарету за ухо. Классную мы уважали и опасались.
– Значит так, сраная республика ШКИД, уничтожать Шмулевича мы не
– А если не сдаст экзамены?
– Значит, со справкой, но на все четыре стороны.
Шмуля морщит лоб, напряженно ловя какую-то мысль:
– Это хорошо. Но со справкой – плохо.
– Конечно, плохо. Причем не тоби, а школи.
– Ну, а я шо сделаю?
– Ты ничого не зробиш. Комсомольци?
– Га? – откликаются комсомольцы.
– Пиднялысь.
Встали семеро.
– Ты, – ткнула в меня пальцем, – занимаешься с ним русским. Ты – математикой, ты – физикой…
После собрания мы остались со Шмулевичем.
– Короче, Шмуля, домашнюю мы тебе будем давать «перекатывать», а на контрольных садись рядом с нами.
– Бл., а шо перекатывать? Я вам тетради дам – сразу и пишите.
– Не наглей. За десять минут до урока – перерисуешь. Можешь не все, лишь бы на «трешку» нацарапал…
Идем со Шмулей на базарчик. Он с каждого лотка чего-то прихватывает: семечки из мешка, яблочко, грушку. Кто-то ворчит, кто-то матюгается, но не связываются. Через одного «стреляет» у лоточников сигареты. Те нехотя дают.
Под конец хватает кавун – и деру. Сзади крик – но погоня квелая. Кто-то отбежал десять метров – махнул рукой.
– Не связывайся с ним. Это Шмуля. Больше напакостит, если сцепишься, – отговаривают соседи по лоткам.
Малороссия. Теплый сентябрьский вечер. Пятница. Затягиваемся болгарскими сигаретами, жуем расколотый о скамейку арбуз, сплевываем семечки.
– Ладно, я пошел, – Шмуля встает и уходит.
– Чем займемся? – спрашивает Неволя.
– Пошли бомбочки кидать, – предлагает Серый.
– С водой? – спрашивает Алик Рыжий.
– С мочой.
Идем к Серому в трехэтажный дом на улице Ленина. Делаем из бумаги бомбочки. Лезем на покатую железную крышу (амбарный замок на чердачной двери висит для виду). У Серого банка с общественным ссаньем. Аккуратно разливаем в бомбочки. Подходим к краю крыши с металлическими перилами. По очереди определяем жертву: бросить надо так, чтобы на голову человеку не попало да и обрызгало не слишком. Совесть еще есть. Остатки.
Первый – Серый. Внизу – девчачий визг. Но мы это уже не видим – бухаемся плашмя животом на разгоряченную крышу.
Последним рискует Алик и попадает прямо на голову мужику.
– А-а-а! – мат-перемат и крик. – Милиция!
Мы мчимся по крыше к
– Ша, мужики! Кажись, сюда бегут, – с лестничной площадки топот и голоса.
Взлетаем обратно на крышу. Бежим к запасной лестнице. Спускаемся. Неволя, самый высокий, – первый. Ступеньки заканчиваются метра за три – три с половиной до земли. Кузнечик, кличка Петра Неволи за прыгучесть, присвоенная ему нашим физкультурником, на несколько секунд зависает над землей на вытянутых руках на последней металлической перекладине. И вот уже кричит снизу:
– Принимаю!
Алика ловим всем гуртом последнего и деру – подальше от места преступления.
– Е! Я банку с мочой забыл на крыше, – бьет себя по лбу Серый.
– Ага, менты сдадут ее на анализ – и нас вычислят, – заржали весело.
– А я бомбочку пустую забыл, – вспоминает Рыжый.
– Еще один нервный. Ну и что?
– Я ее из обложки старой тетради по русскому сделал. Тут мы тормознули с разбегу.
– Рыжий, ты совсем плохой? – поинтересовался Серый.
– Отстань от него, – сказал Кузнечик. – Может, обойдется. Давай покурим?
Мы разместились на детской площадке и достали «ТУ-154». Не сговариваясь, тему закрыли. Вообще-то, большими хулиганами мы не были. Но на пакостные приключения периодически тянуло.
Как-то в прошлом году весной, когда была мода на взрыв-пакеты, швырнули не туда – на высокую меховую шапку тетеньке. Хорошо, пакет за ветку зацепился. Но шапка сверху вмиг выгорела черной залысиной. Тетенька не заметила – машины кругом шумели, а взрывчики серные негромкие были – и мирно продолжила свой путь.
…Другой раз в кабину грузовика снежком влепили. Шофер расторопный оказался. Я тогда не при делах был, но смотрел и, как положено, смеялся над происходящим. Поплатился ухом: шофер воспитывал не щадя, всадил на прощание ногой в пятую точку и, спасибо, отпустил с Богом. Кореша наблюдали из подворотни и веселились по полной.
…Как-то решили перевыполнить план по металлосбору и укатили два пустых газовых баллона, выставленных у частных ворот на замену полными. Город был невелик, хозяин по наводке примчался в школу через час после присвоения нашему классу первого места.
Отделались «неудом» за поведение. Но ведь, что характерно: пока хозяин не нашелся, баллоны в металлолом приняли, и ни у кого вопросов не возникло.
В понедельник, на втором уроке, в класс вошла классная в сопровождении капитанши из детской комнаты милиции.
– Смаковецкий, встань!
Алик поднялся белый, как мел.
– Твоя работа? – и она подняла чуть не над головой лицевую обложку тетради по русскому языку со сгибами после бомбочки.
Алик сглотнул слюну. Я ущипнул его сзади, мол, молчи, еще не все потеряно.