Летом в Париже теплее

Валеева Анастасия

– Я – первый, – оживился еще больше Хомяк, – пропустим ее по кругу!

– Ты лечись, – пренебрежительно отозвался Шатап, – а мы с Демой над ней поупражняемся.

Видно, алкоголь вскружил им головы, расшевелив неудовлетворенные желания.

– А вы не боитесь, – стараясь не показывать страха, сказала Яна, – что Захарыч узнает о вашем свинстве, если у вас, конечно, хватит смелости его совершить?

– Ха-ха! – в один голос загоготали бандиты. – Думаешь, это его расстроит?

– Может, и расстроит, – хладнокровно сказала Яна, – и уж точно он не одобрит вашей самодеятельности,

так что делайте выводы сами.

Шатап, переваривая услышанное, замер в двух шагах от Яны.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Джемма привела к двухэтажному особняку, расположенному у самого леса. Она рвалась с поводка, грозно оскалившись, но Руденко не сразу отпустил ее. Проехав мимо особняка, он приказал остановиться в лесу, и только тогда выпустил Джемму. Руденко с товарищами пришлось пешком преодолеть дистанцию в триста метров, отделяющую их от дачи. Три Семерки тяжело переступал, грузно проваливаясь в снег. Джемма, не издавая ни звука, во весь опор носилась от особняка до группы милиционеров и обратно.

– Никакой самодеятельности, – скомандовал немного взвинченный Руденко. – Мы с Огурцовым пойдем к воротам, а вы, – одарил он подчиненных внушительным взглядом – с тылу будете заходить. Понятно?

– Есть! – отдал честь Канарейкин.

Этот его жест посреди пустого заснеженного пространства выглядел весьма абсурдно и нелепо.

– Никаких действий самостоятельно не предпринимать, – еще раз повторил Руденко, который шел, пригибаясь, словно в него должны были стрелять.

У забора он дал команду жестом. Канарейкин и Самойлов завернули за угол.

– Давай я тебя подсажу, – Руденко сел на корточки, – залезешь и откроешь ворота.

Огурцов взобрался ему на спину. Три Семерки, словно поднимающий штангу спортсмен, стал медленно выпрямляться. Огурцов без труда перемахнул через забор. Вскоре ворота с глухим металлическим звуком открылись. Руденко вбежал во двор. Прислушался: тишина. Он широко зачерпнул рукою воздух, за мной, мол.

Джемма молча ждала его у двери.

– Дверь открыть сможем? – обратился он к Огурцову.

Тот кивнул и принялся за замок.

– Нет, – через минуту сказал он, – надо выбивать.

– Посторонись-ка, – Руденко пальнул из табельного «пээма» по замку. – Получилось! – обрадованно, точно был мальчиком и играл в войнушку, воскликнул он.

* * *

– Менты! – заорал Шатап.

Он выбежал, а потом вернулся в комнату. Дема и Хомяк обмерли от неожиданности. Шатап с силой хлопнул дверью.

– Обложили, суки…

«Вас обложили, а вы облажались, – иронично подумала Яна, – напоролись как свиньи».

В коридоре послышались тяжелые, гулкие шаги. Они быстро приближались.

– Не входи, сука, убью! – громогласно закричал Шатап и выпустил в дверь всю обойму.

Шум шагов стих. В доме повисла напряженная тишина.

– Отпусти женщину, и мы уйдем, – ровным голосом произнес Руденко.

Несмотря на это кажущееся спокойствие, Яна различила в его голосе тревожную нотку.

– Знаю я вас, – недоверчиво хмыкнул Шатап, – я тебя, мусор, предупредил. Только войди – прошибу башку твоей подружке.

Он судорожно перезарядил пистолет и, приблизившись

вплотную к Яне, неожиданно зашел ей за спину. Приставив ствол к виску, правой рукой сдавил ей горло. И тут Хомяк подскочил к окну, которое осталось незанавешенным – за ним мелькнула быстрая тень. Разомкнув душившие Яну объятия, Шатап метнулся в сторону окна и, не задумываясь, выстрелил. Разбитое стекло наполнило воздух нестерпимо острым звоном. В комнату ворвался колючий зимний воздух. Тень исчезла. Это был усатый черноволосый милиционер. Видно, получив пулю, он упал. Не медля ни секунды, Шатап с яростным ожесточением подлетел к окну, решив добить противника. Внезапно он отскочил, но было поздно. Подобно диковинному сказочному чудовищу, через оконный проем, ощерившийся осколками стекла, на бандита обрушилась Джемма. Они вместе упали на пол, и прежде чем он что-то успел сообразить или нажать на курок, она вцепилась ему в глотку. Послышался хрип.

Хомяк и Дема оторопели. И тут дверь от сильного удара распахнулась и в комнату влетели Руденко с Огурцовым. Руденко, не целясь, выстрелил в Хомяка, попав тому в руку. Хомяк вскрикнул от боли, выпуская из рук пистолет. Медленно оседая на пол, он зажимал рукой плечо, при этом с невыразимой тоской глядя на Три Семерки. Дема удивленно уставился на Огурцова. Потом непроизвольно дернулся, открыл рот, словно что-то хотел сказать, но получил пулю в область солнечного сплетения.

– Ты что, Огурец, – глаза закатились, и он, не издав даже стона, рухнул на пол.

– Чего-чего? – насторожился Руденко. Он вспомнил опасения Милославской по поводу своего подчиненного, то, как бросалась на него Джемма и, не дожидаясь выстрела из поднятого на него Огурцовым пистолета, пальнул тому в ногу.

Огурцов взвыл от боли, стреляя куда-то в потолок. Он упал на пол и, держась за ногу, принялся кататься.

– Вот, значит, как, – подлетевший к нему Руденко оттолкнул в сторону пистолет и защелкнул на запястьях Огурцова наручники.

Потом, уже не торопясь, отстегнул другую пару наручников с его пояса и «заластал» стонущего Хомяка.

– Фу, – Яна пыталась отогнать Джемму от подмятого ею под себя Шатапа.

В этот момент в комнату вбежал Самойлов. Шапка съехала у него набок, щеки пылали. У него был слегка растерянный вид, который усугубило зрелище Огурцова в наручниках. Руденко одарил его выразительным взглядом.

– Продался, сукин сын. Где Канарейкин?

– Этот гад, – кивнул разгоряченный схваткой, в которой участвовали другие, Самойлов на поверженного Шатапа, – ему ухо отстрелил.

– Жить будет? – усмехнулся Руденко.

И, словно ответ на этот вопрос, в комнату вошел, зажимая правое ухо рукой, Канарейкин. Кровь тонкой струйкой стекала из-под руки на ворот форменного мундира.

– Вот угораздило! – усмехнулся Три Семерки. – Но ты, черт тебя дери, вовремя подставился!

Канарейкин глуповато улыбнулся.

– Ты-то как? – обеспокоенно взглянул Три Семерки на Яну.

– Нормально, – усмехнулась она.

Ей удалось освободить Шатапа из смертоносных объятий Джеммы. Надо признать, обошлась она с ним весьма деликатно. Руденко кивнул Самойлову. Тот подлетел к барахтавшемуся Шатапу и надел ему наручники.