Летопись мужества
Шрифт:
Я принадлежу к поколению, которое пережило Верден, Сомму, Галицию. После первой мировой войны мы возненавидели войну. Все писатели, пережившие 1914 - 1918 годы, написали книги, проникнутые гневом или скорбью, - от Барбюса до Ремарка, от Олдингтона до Хемингуэя. Мы тогда приветствовали все, что казалось нам противодействием новой войне. Одни нашли надежду в русской революции, другие в посланиях Вильсона и в Лиге наций.
Как случилось, что вчерашние пацифисты благословили войну?
Название романа Хемингуэя «Прощай, оружие!» было клятвой поколения. Десять лет спустя Хемингуэй прославил оружие в руках испанцев, отстаивавших свою свободу от Гитлера
Мы отвергали и мы отвергаем войну как естественное явление, как рыцарский поединок, как кровавый матч. Мы убеждены, что танки не годятся для организации мировой экономики и что фугаски не разрешают идеологических споров.
Если б я считал гитлеровцев «джентльменами», я считал бы безнравственной эту войну. Есть единственное оправдание войны: бесчеловечность гитлеровской Германии, ее одичание, ее воля к уничтожению, к захвату чужих земель. Статья «Дейли мейл» мне представляется аморальной. Если читатель согласится с оценкой поведения немецкого коменданта, он должен осудить войну: джентльмен с джентльменом играют в крикет или держат пари, но не дерутся.
Не раз говорили, что подход к войне как к спортивному матчу вреден для успешного ведения военных действий. Мне хочется добавить, что такой подход безнравствен и бесчеловечен. Для англичан, переживших Лондон и Ковентри, ненависть к низкому врагу - понятное чувство. Они знают, как знают это все русские, что только ненависть, сильная как любовь, оправдывает войну. Для такой ненависти нужно созреть, ее нужно выстрадать. А война без ненависти - это нечто бесстыдное, как сожительство без страсти.
Наш народ жил вне тумана национальной или расовой нетерпимости. Русские издавна уважали чужую культуру, жаловали и любили иностранцев. Может быть, нашу участливость к беде Германии после первой мировой войны следует назвать чрезмерной, но не грех сейчас напомнить о том хлебе, который посылала отнюдь не богатая Россия немецким женщинам. Вчера я получил письмо от украинского лейтенанта Супруненко. Он пишет: «Я не знал прежде, что можно кого-нибудь так ненавидеть. Я - артиллерист, и мне обидно, что я не могу убить фашиста штыком или прикладом или задушить его своими руками». Священное чувство! Оно родилось из крови русских женщин и детей, замученных гитлеровцами, оно родилось на пожарищах наших городов.
В Англии запретили детям до 16 лет смотреть фильм «Разгром немцев под Москвой»: зрелище виселиц, воздвигнутых гитлеровцами, и трупов замученных немцами признано для подростков безнравственным. Я знаю пятнадцатилетнего русского, он партизанит. Его мать убили, сестру изнасиловали…
Описания фашистских зверств в России некоторые-англичане и американцы считают безнравственным чтением. По-моему, в таком случае безнравственны сообщения о бомбардировках Кельна и Любека. «За что бомбят немецкие города?» - спросит наивный человек. Ведь ему не хотят показать, кого бомбят и за что бомбят. Если грех обижать Гретхен, не грех убить Гретхен, которая просит своего милого прислать ей из России костюмчик, добавляя: «ничего, что запачкан кровью, - можно отмыть». Мы ведем войну против микробов фашизма, и это куда человечней, чем лжерыцарский поединок.
Чех поймет с полуслова муки Киева и Керчи: он знает Лидице. Норвежец разделит гнев каждого русского: норвежец видел Гиммлера не только на экране - в натуре. Француз помнит расстрелы заложников, и француз
27 августа 1943 года
Признание Советским правительством Французского комитета национального освобождения как представителя государственных интересов Французской республики - новое свидетельство дружбы двух народов, ревнителей вольности.
Задолго до Петэна в «Песке о Роланде» французский народ заклеймил измену. История Франции началась с утверждения мужества. Вспомним ополченцев Марселя, которые без хлеба и сапог пошли на всемогущих королей. Вспомним Бельфор и франтиреров страшного года. «Чудо на Марне» было отвагой французов и верностью России. Народ, гордый обороной Сталинграда, понимает страну, где есть город по имени Верден. В 1940 году французская армия оказалась одна против Германии: расплата за ганелонов. Но полумертвая Франция показала миру защиту Тура, эпопею курсантов Самюра, контратаки танкистов де Голля.
В тот день, когда ганелоны сговаривались с немцами, раздался рог Роланда: Франция продолжала борьбу. Ее летчики сражались в небе Англии. Ее солдаты умирали в Египте и в Ливии. Бир-Хакейм и Тунис войдут в летопись французской славы. Создана большая французская армия, которая горит одним стремлением: скорее освободить Францию от немцев.
Тем временем в самой Франции народ ведет войну против захватчиков. Немцы держат во Франции столько дивизий, сколько их нужно для борьбы против французских патриотов, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами. Голодная Франция сжигает урожай, только чтобы он не достался гитлеровцам. Неравный и страшный бой!
Франция не может ждать. Молодость гибнет в лагерях Германии. Туберкулез косит детей. Культура растоптана прусским сапогом. Кто видел Вязьму и Орел, понимает трагедию Франции.
Олифант звенит: на помощь! Мне пришлось недавно беседовать с пленным немецким офицером Отто Рушинцегом, капитаном 306-й полевой дивизии. Это типичный офицер рейхсвера. Еще недавно его дивизия охраняла побережье между Дюнкерком и Остенде. Он говорит: «Наши офицеры часто разговаривали о возможности вторжения неприятеля. Я знаю нашу оборону. Форты хорошие, но между фортами и дзотами большие просветы, куда может проникнуть противник…» То, что знает Отто Рушинцег, знает вся Франция, и Франция ждет.
Звенит рог Роланда. Ему отвечают батареи Красной Армии. Друзья познаются в беде. Теперь во всех частях света много говорят о будущем Франции. А Франция тем временем обливается кровью. Мы не лечим раны Франции речами, комиссиями, советами. Мы помогаем Франции иначе: день и ночь мы истребляем ее палачей. Дивизии, еще вчера топтавшие Париж, зарыты у Орла и Харькова. Из брянских лесов тюремщики не вернутся к виноградникам Бургундии и Гасконии.
Народ, давший миру Париж и французскую революцию, Расина и Мольера, Бальзака и Гюго, Стендаля и Рембо, Шартр и Версаль, Делакруа и Курбе, Лавуазье и Пастера, этот народ не малолетний, который нуждается в опеке. Это не дитя для гувернанток. Это раненый солдат. В неравном бою он потерял много крови и оружье. Не советы ему нужны - перевязка и ружье.