Летопись нашего двора
Шрифт:
Санька на минуту куда-то исчез, но скоро вылетел из ворот и пронзительно закричал:
— Чур, первый!
В руках у Саньки его заветное сокровище — чугунное колёсико и железный прут с крюком.
— Чур, второй! — торопливо сказал я.
— Чур, третий! — взвизгнул Петька.
— Четвёртый, — недовольным голосом протянул Димка.
Санька подтолкнул колёсико, ловко подхватил
— Раз, два, три… десять… пятнадцать… — считал Петька.
На тридцатом шаге колёсико накатилось на какую-то собачку, отлетело в сторону и упало. Раздосадованный Санька в сердцах ткнул собачонку ногой, и она с визгом кинулась прочь.
Наступила моя очередь. Я покатил колёсико обратно к воротам. Мимо проскрипели чьи-то новые ботинки, промелькнули белые босоножки, простучали тоненькие каблучки.
— …двадцать… двадцать восемь… — считал за моей спиной Петька.
Я с замиранием сердца следил за колесом: ещё два-три шага, и я побью Санькин рекорд! Вдруг передо мной, как из-под земли, выросла нога в коричневой сандалии. Колёсико, ткнувшись в большой палец этой ноги, со звоном упало на тротуар.
— Чтоб тебе пусто стало! Любимую мозоль отдавил! — простонал кто-то надо мной. — Бездельник, мало тебе своего двора!
Я поднял голову — сверкают тёмно-карие глаза. Веером топорщится борода, ходуном ходят усы, такие длинные, что совсем закрывают рот. Кажется, будто старик говорит бородой и усами.
— А вы бы не лезли под ноги! — сгоряча сказал я и на всякий случай отступил во двор.
— Что-о-о? — Мохнатые брови старика подпрыгнули вверх. — Кто это научил тебя дерзить взрослым?
Он хотел схватить меня за плечо, но я увернулся и со всех ног бросился за сарай: ещё поведёт к матери! Ребята тоже разбежались. Василёк споткнулся, растянулся во весь рост и заревел.
— Ладно, вставай, — сказал старик, — не надо было от меня убегать. Уж не такой я страшный.
— Нет, страшный! — всхлипывал Василёк. — Вы, наверно, Бармалей.
— И как это ты догадался? — удивился старик.
— Я про вас в книжке читал.
— А тебя как зовут?
— Василёк.
— Так вот, Василёк, передай своим приятелям, чтоб они свой двор привели в порядок. Сколько земли зря пропадает! Срамота!
Старик с негодованием топнул и побрёл к воротам, чуть припадая на ушибленную ногу.
— Хорошо, дядя Бармалей, передам!
Из парадного выбежал Петька и лихо свистнул:
— Отбой, ребята!
Мы вышли из укрытия.
— Чудной старик! — сказал я.
— Да, странный! — подтвердил Димка. — А в общем, ничего старикан. Не ябеда!
— Чур, моя очередь! — закричал Петька.
И мы опять стали катать колёсико.
Весь день у меня не выходил из головы этот старик и его странные слова. И чем ему у нас не понравилось?
Наш
Или можно взять толстое полено из поленницы тёти Кати, положить на него тёти Машину доску, а потом скакать с кем-нибудь на пару так высоко, что дух замирает в груди. Мать увидит — будет кричать:
«Ногу сломаешь!»
А мы будем кричать:
«Не сломаем!»
Или можно спуститься в подвал, наловить жирных пауков-косилапок и пугать ими девчонок. Девчонки будут дико визжать и просить пощады.
Можно играть в мяч — кидать его в стену меж двух окон.
Да мало ли ещё что можно придумать! Но взрослые не любят выдумок. Они любят, чтоб вокруг было тихо.
Дядя Лев как-то раз проговорился, что в детстве загорал на крыше. После этого мы стали уважать его ещё больше. Видно, раньше он был весёлым парнем. А теперь стал сердитым, оттого что все наши жильцы без конца что-нибудь требуют от него, и часто такое, чего он не может дать. Как-то раз пришла к нему какая-то строгая женщина. Вдвоём они долго о чём-то говорили, ходили по двору, смотрели. Потом дядя Лев созвал жильцов и сказал:
— Вы все, товарищи жильцы, знаете, что город наш отстраивается. Дома растут как грибы. По улице пройдёшь — смотреть любо-дорого, а во двор заглянешь — хоть слёзы лей: ни детской площадки, ни деревца.
— Правильно! — сказала тётя Катя. — Никакой заботы о детях. И что только домоуправление думает!
Тут все жильцы зашумели и начали ругать домоуправление. Дядя Лев всех выслушал, а потом и говорит:
— Один в поле не воин. Надо вместе за дело браться, тогда будет толк. Начнём хотя бы с детской площадки. Для неё нужны доски, а досок нет. Давайте искать выход…
Разговор этот происходил во дворе, а мы рядом играли в классы и делали вид, что ничего не слышим. При слове «выход» дядя Лев покосился на доски тёти Маши. А доски эти очень красивые: ровненькие, гладкие, белые, с разводами от сучьев. Очень жалко, если осенью их распилят и сожгут в печке.
Дядя Лев только посмотрел на эти доски, а тётя Маша, которая сидела на лавочке и вязала чулок (она всё время что-нибудь вяжет!), почему-то стала жаловаться:
— Я женщина одинокая, некому позаботиться обо мне. Детишки мне стёкла мячом разбили — небось никто не помог вставить. А доски зимой мне самой сгодятся.
Выяснилось, что эти доски ей подарили за хорошую работу. Мы-то думали, что тётя Маша только и умеет, что вязать чулки, а оказалось, что она всю жизнь проработала на лесопильной фабрике и чуть ли не половина мебели в нашем городе сделана из досок, которые она на машине обстругала. Наверно, и наши парты сколочены тоже из её досок. А мы и не знали!