Летопись Третьего мира. Ч.1. Огни Ринеля
Шрифт:
– Умолкни.
И он умолк. Послушник хотел было связать монаху руки, но тот посмотрел на него с печальной, доброй ухмылкой, и Меин понял - бесполезно.
Толпа на площади Дакарра встречала Стижиана словно знаменитого актера. Кричали, визжали, свистели, даже не задумавшись о том, что на эшафот вывели монаха, личность, почитавшуюся святой.
Вдалеке, там, где начинался торговый ряд, стояли Гарет и её мать, Мусиль, утиравшие слёзы.
Шестеро лучей выстроились на балконе своего чернокаменного храма и взирали на происходящее свысока. Лишь Рьюдо, знавший, что за его спиной стоит мастер Визы, смутно догадывался о том, кого они сегодня хоронили.
–
– Проговорила мастер Визы, когда её ученик был погребен под толщей пламени и света.
Рьюдо услышал эти слова, произнесённые за миг до того, как город Ринель охватила вспышка изумрудного пламени.
Последним, что помнил Стижиан, была жгущая боль, острыми лезвиями разрезавшая его грудь. Монах не чувствовал ничего другого, кроме скорби и смирения со своей участью. Он мог сбежать: даже негаторы неспособны удержать его в клетке, но бессилие и уверенность в собственной слабости, чувство вины и непонимание её заставляли Стижиана держать руки за колонной, пока пламя медленно проедало его кожу.
Четвертое июня, три часа дня.
Глава первая.
Тайны дерева за монтерским садом.
Монтера - город на северо-востоке страны. Построенный в форме креста, как и большинство городов, заразившихся в давние времена верой в Сияние, на северной окраине города расположился старейший монастырь, некогда бывший в составе одной из восьми инквизиторских школ.
Монтерский монастырь был основан более пятисот лет назад одним из первых представителей церкви Сияния, который, странствуя со своими учениками по миру, увидел в тогда маленькой никому не известной Монтере некий свет, некое "Сияние" и по его приказу был построен сначала храм, а позднее - монастырь.
Центральный корпус, самый большой из трех, представлял собой четырехэтажное полукруглое здание из темного кирпича, с широкими и высокими окнами, плотными стенами и камином в каждой гостиной, откуда можно было попасть в кельи послушников. Второй и третий корпус стояли параллельно друг другу за центральным, и между ними раскинулся огромный вечноцветущий сад, с почти плоским, чуть выше колена, прямоугольным фонтаном в центре, который на самом-то деле был ключом и в нем всегда переливалась чистая холодная вода.
В особенности, среди всех прочих храмов, этот монастырь выделялся тем, что в нем практически не было произведений искусства. Никаких дивных статуй, никакой резьбы, картины в монастыре отсутствовали вовсе. Ковры, роскошные чаши, канделябры, подсвечники и многое другое было увезено отсюда, когда в триста двенадцатом году со дня падения Северной Звезды мастер Мрис, бывший тогда главой монастыря, заявил, что не намерен более сотрудничать с прочими инквизиторскими школами, и его охотно поддержали все ученики и прочие преподаватели, после чего монтерский монастырь вышел из состава "восьмерки". Это событие сильно повлияло на программу обучения, и вскоре была переписана клятва, которую дают монахи по окончании обучения в монастыре.
Лето... Точнее это даже не было летом - это было поздней весной, когда молодой выдающийся монах Стижиан Ветру, будучи глубоко погруженным в свои мысли, держался одной рукой за единственную более-менее крепкую ветку на старом, но по-прежнему цветущем дереве, находясь на высоте метров трех от земли. В полукилометре от сада, разделявшего второй и третий корпусы, начинался лес, уходящий далеко на север и упирающийся в горы Летта, и у его подножья росло это дерево, которое Стижиан любил с детства. Каждую весну, на протяжении
Оставалось три часа, которые Стижиан, будучи уже опытным монахом, с великим удовольствием тратил на очень специфическую тренировку, благодаря которой ему удавалось обмануть собственное тело и даровать мозгу драгоценные минуты отдыха.
Прием был просто потрясающим, и назывался он вполне тривиально: "полное расслабление тела". Использовать его можно было в любой позе, в любом состоянии, в любую погоду, время года или часть суток. Стижиан предпочитал следующее: залезть на эту самую ветку, что в трех метрах над землей, правой рукой за неё держаться и впадать в транс. В процессе выполнения этого приёма, тело монаха, по-настоящему освоившего его, расслабляется настолько, что может игнорировать любые воздействия из вне, начиная от раздражающих звуков и холода, заканчивая режущей или колющей болью. Если при этом не находится в бою, а в таком спокойном месте, как это, то вполне можно впасть в полумедитативное состояние и отдыхать, внушив организму что он сейчас работает в поте лица.
И вот наконец над монастырем пронесся звон колокола, означающий что через десять минут все послушники и наставники прибудут в столовую, куда Стижиану тоже не мешало бы явиться.
Воскресенье - любимый день недели мастера Тео, который вместо того, чтобы благоразумно сообщаться своему ученику о новых заданиях за несколько дней, а лучше за неделю до выполнения, как это делают прочие мастера, он говорил ему об этом день в день, и причем прилюдно... Одна Богиня знает чего этим добивается мудрый и хитрый мастер, но на Стижиана и так уже весь монастырь поглядывал с нескрываемой завистью, а порой и с озлобленностью, так ему ещё и на кухне запретили помогать, хотя ему очень нравилось там возиться: готовить, руководить, дегустировать. Эти условия превратили его пребывание в монастыре в испытание на терпение.
Стижиан открыл глаза и поднял голову, медленно повертел ею, как бы проверяя, не затекла ли шея, и с нескрываемым восхищением обнаружил, что освоил-таки расслабление тела: ничего не болело, ничего не затекло, и в голова перестала быть такой туманной, а ведь в четыре утра, когда он сюда притащился, она ныла как дырявое судно в шторм.
Жутко довольный собой, он разжал ладонь и мягко приземлился на землю:
– Спасибо, - сказал он старому критши - дереву, с огромным в ширину стволом, чтобы его обхватить могли бы понадобиться пять-шесть пар рук взрослых мужчин, с великим множеством тонких и толстых ветвей и немыслимым количеством мелких плотных листиков, никогда не усыхавших и не опадающих, и чтобы сорвать хоть один нужно было приложить немало усилий.
– Никогда не подведешь.
Дерево тихо скрипнуло в ответ, а Стижиан улыбнулся. Отряхнув и без того чистый плащ, надетый на голое тело, он поправил шнуровку ботинок, ремень, поелозил пальцами по коротким волосам и побрел в сторону второго корпуса.
Когда он до него дошел, все уже сидели за столами и тихо чавкали. Правилам поведения за столом, приему гостей, и выпроваживанию тоже, учат любого новенького послушника в течение одного месяца в первый год обучения. Все это привили и Стижиану, и единственным, к чему его приучить не удалось, была пунктуальность, и поэтому он всегда минут на пять опаздывал - не страшно, но все же неприятно.