Летопись Третьего мира. Ч.3 Белое Критши
Шрифт:
"Этот - беловолосый" - сказала она - "в его памяти могут храниться нужные нам знания. Доставьте его в Таэтэл"
Тогда Руми хотел плакать. Хотел реветь и кричать, что угодно, чтобы не слышать шума умирающего города. Но кошки не умеют плакать, как и нерийцы.
Стоя спиной к мертвому городу, последний из нерийцев ещё крепче сжал посох и сделал неуверенный шаг к белому дереву.
Он не хотел ни о чем думать, память работала помимо его воли, наваливая на него всё новые и новые воспоминания, добавляя новые, ужасные подробности,
Древо Наахт. Дерево, которое видит смерть.
Никаких гаданий, никаких взглядов в будущее, ничего подобного. Наахт не способно сообщить как и когда умрет существо, возжелавшее узнать ответ на этот вопрос. И само оно никаких ответов не дает. Оно дает лишь возможность, а нерийцы ею воспользовались. Они приняли силу древа, знающего, когда любое живое существо, ведает ли оно, желает ли оно, готово принять смерть.
Перехватив посох обеими руками, Астируми быстро сделал несколько широких шагов к наахту и размахнулся со всей силы. Он вложил в не несущий смерть удар всю ненависть и всю грусть, терзавшие его сердце. Словно желая сбросить их с себя, он ударил посохом о ствол белокаменного дерева.
Словно скорлупа расколотого ореха, посох сбросил с себя бесчисленные искрящиеся в лучах солнца песчинки.
Обхватив ствол дерева, Руми понял, что у него сбилось дыхание, что эмоции взяли верх над его телом. Это непозволительно для меченосца, владельца вознесшейся ветви Наахт.
Не глядя на посох, ставший гладким, без единой руны, царапины или отметины на нём, нериец поклонился белому дереву и решительно двинулся назад, к стеклянной дороге, не глядя на бесчисленные останки его сородичей, которыми был устлан весь город Неро.
Он шел вдоль реки Сухой, где было мало-мальски прохладно и сносно. Выкорчевывая из мыслей воспоминания и тревоги, переполнившими его разум, он поспешным шагом двигался к границе двух пустынь.
Невзирая на то, что Кор и Нериль - естественно образовавшиеся пустыни, их граница была четко вида, словно на картинке, нарисованной маленьким ребенком. Это была весьма ровная линия, на которой сталкивались белые и золотые пески, над которыми сияло вечностоящее солнце.
Что-то внутри Руми желало сообщить ему нечто важное об этом солнце, но всё его сознание было охвачено воспоминаниями о той единственной за несколько столетий ночи.
У границы двух пустынь, явно бранясь, или это у них способ общения был такой, виднелись три монаха, хоть одному из них здоровье не позволяло так себя именовать. В какой-то момент, Амит легонько треснул Стижиана по боку и указал в сторону нерийца, резко ускорившего шаг.
Он не знал, что его пугает, но чувствовал, что им нельзя переступать границу, ни в коем случае. Внутри него все похолодело, озноб пробежал по телу. Не отдавая себе отчета, он выкрикнул:
– Амит, не двигайся!!
"Мне очень жаль, хозяин"
Нога медиума перешагнула четкую грань двух пустынь.
Все произошло очень быстро.
Его
Вечностоящее в небе солнце начало вращаться, так скоро и так явно, что все это заметили. Оно набирало обороты, выплескивая накопленное в нём тепло, и стало ещё жарче. Температура поднялась до таких высот, что воздух начал обжигать полость рта и горло, но монахи и нериец успели сделать ещё один вдох.
Висящий в небе осколок Северной Звезды почернел, набрав невероятную скорость, и на границу пусть Кор и Нериль опустились сумерки.
От резкого перепада света, какое-то время никто ничего не видел, только пятна света мелькали перед глазами.
Руми прозрел первым, и увидел, как медиум, использовав никому неизвестную магию, невидимую, но ощутимую, попытался отбросить монахов подальше от себя, но откинуло только Ору.
Осколок, подобно камню, падал со всей набранной скоростью с неба и во мгновение ока пронзил медиума, не ранив его, но проникнув.
Земля под ногами Амита просела. Действуя как хитроумная охотничья ловушка, песок, ровным кругом, где центром был медиум, провалился в бездонную черную яму. Поднялся вихрь, порыв за порывом превращающийся в песчаную воротку. Ветер такой силы был чем-то невиданным для всех, кто наблюдал за этим.
Словно в замедленном действии, Стижиан видел, как его друг опускается в бесконечную тьму песков. Ведомый инстинктом, он телепортировался к нему и схватил за локоть:
– Держись!
– Прокричал он настолько громко, что даже сквозь вой тысячи ветров Амит услышал его.
Успевшая вскочить на ноги Ора собрала почти всё имеющееся в её сосуде сияние, чтобы сплести две нити и ухватиться ими за Стижиана, которого уже едва не засосало в воронку вместе с другом. Руми подоспел вовремя и помог монахине удержаться на месте: мощь и стоны ветра были столь сильны, что задевали даже нити сияния.
– Держись.
– Повторил Стижиан, не имея ни малейшего понятия о том, что делать дальше. Он чувствовал, что даже сил Оры и Руми не хватит, чтобы вытащить их обоих. Амита тянуло в воронку много сильнее, чем его, но у монаха не было времени подумать почему.
– Это осколки, - прочитал он по побелевшим от боли губам друга, - они тянут.
До той секунды его глаза были напуганными, но страх в них сменился чем-то воистину ужасным: болью, бесконечной болью. Со всей силой, что была в умирающем теле медиума, он вцепился в руку Стижиана. А тот не знал, что делать дальше. Нити сияния, которыми Ора и Руми пытались вытащить его из тяги воронки, сломали ему руку и размолотили кость ноги, но эта боль была ничем, в сравнении с той, что виделась в глазах Амита.