Летопись
Шрифт:
Написанный, как водится, на фарси,
Ответа не дал.
Джабраил молчит,
И наполняет сумрак, фимиамом.
#Савелий_Кострикин
#Порыв_Души
Он как призрак из прошлого века…
Как наследник седых столетий…
Не найти на земле человека…
Он
Он вернется… Она вернётся…
Но не будет такой, как прежде…
И ни разу не засмеётся,
Её призрак в странной одежде.
Воскрешение… Воскрешение,
Лучше слёз и ненужной боли!
Только мы, принимая решения,
Полагаясь на свою волю…
Только, что нам от этого ,,после"?
После смерти лишь горьким вкусом…
Рядом с нею, иль может – возле,
Он колышется траурным муссом…
Он колышется… И не заметно -
Отрекается он от искусства…
Кружит северный ветер планету,
К ней одной пламенеют чувства…
Потонула в объятиях Лаура…
И рыдает всесильный Кайзер…
Это утро – оно так хмуро…
Разрезает пространство лазер,
Разрезает… Невидимым светом,
Сквозь пространство их Души проходят…
Схоронили её прошлым летом,
Но она от него – не уходит…
#Савелий_Кострикин
#Порыв_Души
Диалог между Виктором Цоем и Иосифом Бродским в Раю
У конца двадцатого столетия,
Голос был, вернее – целых два.
Одного – не сразу мы заметили,
А второй – Россию свел с ума.
Первого – почти, что не печатали,
Диссидент, поскольку и еврей.
А второй – залюблен был девчатами,
В пору светлой юности своей.
Но спустя, быть может, много времени,
Перед Раем встретились они,
И вдохнули запах этой зелени,
Что напоминает о любви,
Постояли, о своем подумали,
А потом, один из них сказал
– ,,До того мы все же, были умными,
Что сердцами
Что Душой вели мы человечество.
Я – Россию, ты же – целый мир.
И теперь звенят те строки в вечности,
Словно бы безвременья эфир.
Слишком мало мы на свете прожили,
Слишком много времени теперь.
Мы в него, подумали, уложимся,
Но раскрылась перед нами дверь,
И в нее впорхнули два поэтика,
И в нее впорхнули две Души…
Слишком рано небеса заметили,
Что стихами нашими мир жив.
Ничего. Ты погребен в Венеции,
Я же сплю на Богословском сном.
Музыка стихов твоих – не детская.
Я был ей, признаться – поражен.
Как ты мог, додуматься до этого,
Как ты мог, такое породить,
Управляться с вечностью секретами,
Словно бы в твоих руках – вся нить,
Мирозданья нашего, унылого?
Раскачать мне залы не легко,
Будучи раздавленным могилою,
Как исчадьем жизни ледников,
Где текут по венам усилителей,
Звуки смерти в черный микрофон.
Мы с тобой – эпохи прародители,
Хоть ее ругать нам – не резон,
Ибо мы – не новые, не старые
Голоса которые поют,
Песни, что Русь – матушку прославили,
Как Есенин, чей талант раздут,
Но для нас, является призванием:
Жить по вере и стихи писать.
От варягов, и до смерти Сталина,
Разливать незримо благодать".
А другой, заметил опрометчиво
,,Знаю – знаю, чай не день живу,
Свысока смотря на человечество.
Вот, что, братец, я тебе скажу:
Что ж… Не плохо. Виктор мой, Робертович,
Я и сам, признаться, был польщен.
Только что с литературой делают?
Изменился нынче лексикон.
Нынче все Личутины да Крупины.
Где же, мой приятель Айзенберг?
Нет его. Искусство – не погублено,
Но Союзов, кончился уж век.
Зря они, несчастные, стараются -
Их не выбирает молодежь.
Полозкову, предпочтут Куняеву,
Ибо правда – выгодней чем ложь.
Отголосок давнего могущества,
Никому не нужный больше дом,
Словно образ времени гнетущего,
Их подстерегает за углом.
Я отдам свой голос, Соле Моновой,
Пусть она, напишет за меня,
Жалит словом, будто скорпионами,
Память об Иосифе храня.
Молодежь, такая категория,
Что ее никак не обмануть,
Ум ее не взять стихами голыми,
Пропагандой проложив к ним путь.
Я могу назвать тебе Кострикина,
Петерса, Хабарову, других…
А еще – Актищеву, Мандрыкину…