Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Этим, кон э чно, все сказано! – бодрым, высоким, почти женским голосом произнес дядя Рувим, приветливо сверкая золотыми коронками. – На курорте всегда рано или поздно появляется Вадик, или Эдик, или Виталик, или, не дай бог, Юрик. Я и сам когда-то появлялся – в иные времена, в ином обличье, в ином… как это вы теперь говорите?.. прикиде? Рувим Оскарович Зеншин, это я. А вы думали кто?
Вадим, который ничего не думал и которому страшно не понравилось упоминание о каких-то Эдике, Виталике и Юрике, сдавленно пробормотал: «Очень приятно» и вопросительно
– Дядя Рувим, – ткнула она в петличку полотняной курточки Рувима Оскаровича, – вы хотите сказать, что это все позавчерашняя роза? И не вянет?
– Оксаночка, солнце мое незаходящее, с чего ты взяла, что розы на мне должны вянуть? То, что мне, может быть, на твой взгляд, уже семьсот лет, еще ничего не значит. Я молод душой. Ты видишь, – взбил Рувим Оскарович горбатенькими желтоватыми ноготками пышный бледно-розовый цветок, – она даже распускается, и не позавчерашняя, а уже дней пять как ношу. Я не лгу, нет. Так вы идете с нами кушать, Вадик?
– Спасибо, – отозвался ошеломленный Вадим.
– У Изи сегодня не девушка, а щука. Он прибил ее за хвост к столбу и обдирает, и ругается матом, потому что шкура рвется и не слезает чулком, как то необходимо.
– Будет фаршированная щука, дядя Рувим? – спросила догадливая Оксана.
– Если будет. Чтобы нет, так да. Скорее всего. Рахиль уже взяла иголку с ниткой, для штопать щучью шкуру. У Рахили мания все штопать. Соломон не имеет ни одного нового носка, все штопаные. Я пойду и присмотрю, или будет полная щука иголок. Оно мне надо – иголки кушать? А вы себе обнимайтесь или еще что, а потом приходите чествовать Аркадия.
– Дядя Рувим сегодня притворяется, – сказала Оксана, когда Рувим Оскарович ушел. – На самом деле он говорит, как диктор с радио. Он учит всех этих дикторов, как читать новости. А сегодня он притворяется в честь дяди Аркаши. Дядя Аркаша – родной брат первой папиной жены Лариски, а Лариска, Лариса Евгеньевна, потом вышла замуж за Илью Борисовича, директора кладбища. А дядя Рувим друг детства дяди Аркаши. Ты меня поцелуешь, Вадик? Дядя Рувим велел.
И Вадик поцеловал. А со стороны дома доносился возмущенный и веселый крик Рувима Оскаровича:
– И зачем ты испоганила икру петрушкой, Фридочка?!
– А чем еще я должна была ее поганить, Рувимчик?! Может, ты знаешь чем?! Может, ее нужно было сахаром посыпать или кильками в томате обложить?! Йося, Йося! Тут Рувимчик говорит, что икру надо кильками обложить! У нас есть кильки? Я для Рувимчика на все готова.
– Кильки не кильки, а ехать надо. Может, Аркадий и прав. А шпроты тебя не устроят, Рувим? Где сейчас я возьму тебе кильки? И что ты так долго делал в кустах? Лучше бы пошел и достал где-нибудь кильки. Ты без них что? Жить не можешь?
– Это мама с папой, – объяснила Оксана, заставив себя оторваться от Вадима. – Пойдем, я тебя с ними познакомлю.
В тени увитого зеленью тента поставлены были два сдвинутых разновысотных стола. Чего только не было на этих столах, покрытых вместо скатертей простынным ситцем в
Вокруг столов, разгоняя мух салфеткой, семенила низенькая, худощавая, сутуловатая и кудлатенькая мадам лет шестидесяти на вид, в сарафанчике и при клипсах-пуговках. Она передвигала блюда, тарелочки, салатницы, пытаясь освободить еще хоть немного места для непоместившихся яств.
– Это Лариска, – шепотом отрекомендовала Оксана. – Там все еще мучает щуку Изя, – махнула она в сторону плоского белобрысого, слегка курчавого затылка, видневшегося за цветущим пурпурными гроздьями кустом. – А вот и мама с папой. Мама, это Вадик. Папа, это…
– Ах, вот с кем Рувимчик шастал по кустам! Йося, Йося, ты только посмотри! Какой симпатичный молодой человек! Вы наш, да? Фрида Наумовна меня зовут, а Йосю зовут Иосиф Михайлович Полубоевой.
– Я тоже Михайлович, – сообщил Вадим, у которого от запахов съестного кружилась голова. Он, заброшенный и обделенный вниманием, в последнее время питался исключительно бутербродами и фруктами.
– Йося! – восхитилась Фрида Наумовна. – Я же так и думала, что он Михайлович! Сейчас придет с почтамта Аркаша, и мы будем кушать. А вот и Аркаша!
Виновник торжества оказался курносым пузанчиком, совершенно лысым, лысыми были даже веки, даже руки, и лишь на груди курчавился седой островок, который Аркаша с нескрываемой гордостью демонстрировал, расстегнув рубашку почти до пупа. Аркаша мелко перебирал кремовыми дырчатыми туфлями и держал на отлете полотняный мешок с эмблемой Аэрофлота, сквозь переплетения которого капало зеленоватым.
– Это крабы, – поведал Аркаша, – они в морской траве, чтобы им не было жарко. Пусть их Рахиль сварит. Налейте мне водки.
– Аркаша, Оксаночка привела молодого человека, Вадика. Как он тебе? – поинтересовалась Фрида Наумовна.
– А Рувим его видел? – вопросом на вопрос ответил Аркаша, оглядывая Вадима.
– Рувимчик всегда все видит и узнает первым! Он уже давно в кустах познакомился с Вадиком.
– У Рувимчика всегда были женские повадки, – утробно пророкотал Аркаша. – Если бы я в детстве не писал вместе с ним на одном пустыре на дальность, я был бы уверен, что он женщина. Рувимчик, – в деланом изумлении поднял брови Аркаша, – я вот только что подумал, а ты случайно не?..