Летописи Святых земель
Шрифт:
Лязгнув ключом, в камеру вошел Ниссагль.
– Уже? – всполошился Алли, непроизвольно схватившись за решетку. Уже? Нет, нет, пожалуйста, я не готов…
– Я хочу спросить вас о последнем желании, пока есть время его исполнить.
– Да… Да, да. Я хочу видеть королеву. Я хочу видеть королеву! Можно? Можно? – Алли кинулся перед Ниссаглем на колени.
– Я… попробую. – Ниссагль смягчил голос, но в глазах у него мелькнула издевка:
– Прошу, встаньте. Немедленно встаньте. Ничего не могу обещать, но попробую.
– Ваше величество,
– Ваше величество, ваше величество, – пока она не подняла голову, усиленно моргая, чтобы прогнать сон. Спросонья все расплывалось в слезящемся тумане. В темной фигуре, склонившейся над ней, она признала Ниссагля.
– Что тебе? – Она выскользнула из рук спящего любовника, вылезла по плечи из устилающих кровать мехов и неловко прижала к груди полураспустившийся ворот сорочки.
– Ваше величество, прошу меня простить. Дело идет о таких вещах, которыми обычно не пренебрегают. Я был у осужденного. Он хочет вас видеть.
– Ну, это уже хамство! – взвилась Беатрикс. – Я, знаешь ли, не обязана! И право входить ко мне в любое время суток без доклада тебе дано не для того, чтобы ты вытаскивал меня из кровати по просьбе всяких мерзавцев. Передай ему, что он сподобится этой чести на площади Огайль.
– Что за крик? – Проснувшийся Раин отбросил в сторону душное одеяло, обдав Ниссагля волной горячих запахов. Пахло потом, жарким бельем, и Ниссагль с удовольствием и завистью втянул ноздрями этот крепкий, возбуждающий душок.
– Вообрази, мой ласковый, Алли в виде последнего желания востребовал меня к себе. Хорош гусь, правда?
– Почему нет, сходи, – фыркнул Раин, с наслаждением протирая глаза, будет что рассказать за ужином. Неужто тебе не интересно, как выглядит приговоренный к смерти? Вспомни о милосердии и сходи.
– А как он там? Не слишком бесится? – Беатрикс все еще не решалась покинуть нагретое ложе, где так сладко было возиться с любовником.
– Он боится. Очень боится и не в силах этого скрыть. Впрочем, кто бы не боялся, ваше величество. Он на коленях просил меня позвать вас.
Солнце ворвалось в окно, его лучи безжалостно ослепили узника. Чувствуя, что ноги его не держат, Алли прилег. В мышцах ощущалась слабость, в горле першило, взгляд блуждал, не в силах ни за что зацепиться, а в черепе разрасталась сухо звенящая пустота.
«Нет… нет… нет… нет!..»
Ниссагль почтительно поддерживал Беатрикс под локоть, стремительно ведя ее по лабиринтам Сервайра. Губы ее подрагивали. Она хотела и не осмеливалась спросить его, догадался ли Алли…
– Ты словно меня в тюрьму ведешь, – пробормотала она, зябко поеживаясь. Ниссагль мысленно усмехнулся. Они остановились возле двери с чугунной заслонкой над волчком.
– Здесь.
– Я боюсь.
Беатрикс колебалась. Ее зубы меж полуразжатых
– Вы не боялись разговаривать с толпой разъяренных бюргеров, а ведь это было не менее опасно. Любое ваше слово могло им не понравиться, заметил Ниссагль, – а тут всего лишь насмерть перепуганный шалопай. Ну же, госпожа моя. Не обременяйте вашу совесть такими пустяками. Сделайте доброе дело – и с плеч долой!
– Иди к дьяволу!
– Ваше величество, – Ниссагль склонил голову, – это надо пережить. И как ваш раб, готовый за вас умереть, я бы очень вам советовал не отступать. Он все равно сегодня умрет и больше никогда не будет вам докучать. Никогда. Но так он умрет спокойнее. Мне очень не хотелось бы вырывать ему язык, если он вздумает порочить вас с эшафота.
Беатрикс тут же сникла.
– Да-да. Ладно, открывай. Ах, как все это…
Она вошла.
В холодную, залитую солнечным светом камеру она внесла свое хрупкое тепло, тающее облако приторных ароматов. Солнце искрилось на сбившихся в прядки волосах, синие тени проступали в широченных рукавах измятой ночной сорочки. Только что из спальни. Только что от любовника.
– Вичи, – он схватился рукой за горло, – моя Вичи… Ты пришла, пришла ко мне…
– Пришла. – Лицо ее было грустным, но во взгляде читалось равнодушие, и все приготовленные деловитые вопросы о ходе судебного разбирательства и якобы шутливые, а на самом деле преисполненные отчаяния мольбы остались невысказанными.
– Вичи, почему ты молчишь? Почему ты так смотришь? – Алли медленно приподнялся, взял ее, подошедшую, за плечи, тщась поймать ее взгляд и теряясь в холодных пустых зрачках. Лицо его исказилось:
– Да что ж ты молчишь?! – тряхнул он ее. – Пришла сюда молчать, да? Молчать? О, неужели ты сердишься из-за той девчонки? Вичи! – Алли разрыдался и ткнулся лицом в ее колени.
Потом он ползал за ней по камере, хватался за ее рубашку, прижимался лицом к ее сафьяновым туфлям, распластывался у ее ног, целуя щербатый пол, и молил, Молил, молил:
– Не отнимай у меня жизнь, Вичи, не отнимай у меня жизнь, умоляю тебя, не убивай меня, не убивай, не убивай, только не убивай, Вичи, Вичи, если бы ты только знала, как я хочу жить, если бы ты только знала!
Беатрикс забилась в угол, обуреваемая смешанными чувствами жалости и омерзения. Все же омерзение перевешивало.
– Перестань, – рот ее кривился, – перестань! Нет! Я сказала «нет», губы ее против воли растягивались в косую ухмылку, – нет же, нет, нет, нет!!!
– Сука! – выкрикнул он неожиданно, и она отшатнулась, как от удара. Вичи, ты сука! – В лице его не было ни кровинки, глаза полыхнули сухо и яростно. – Вичи! – Он протянул правую руку, словно удерживая королеву на невидимом тяже. – Однажды с тобой будет то же самое! Слушай меня, Вичи! Однажды утром, солнечным прекрасным утром, когда все вокруг так красиво, тебе тоже скрутят руки за спиной. Тебя схватят за волосы и отрежут их кинжалом! Тебя пригнут к земле… А потом – ох, что будет потом! Я тебе этого желаю, Вичи. Я этого тебе желаю. Это мое последнее желание, и оно должно исполниться!