Летучие собаки
Шрифт:
Сегодня брови его нахмурены. Что-то не так?
— Нет, всё в порядке. Просто очень устал после напряженных дней.
— Вы тоже скоро покинете бункер?
— Да, когда вы будете в безопасном месте, уйдут и остальные.
— Куда?
— Не знаю, вероятно, очень далеко.
— Заграницу?
— Может, и за границу.
— Значит, мы никогда не увидимся?
— Ах, чепуха, Хельга. Мы еще увидимся, только вы будете уже совсем взрослые. И вам придется кричать, чтобы старенький, тугой на ухо дедушка что-нибудь услышал. — Господин Карнау улыбается.
Мы начинаем воображать, как чудесно на улице. Так давно мы не нюхали ни одного цветка. Так давно не видели никаких животных, кроме собак. Не вдыхали свежего воздуха. И дождя.
— Представь себе, Хельга, как замечательно под весенним дождем без зонтика. С неба все льет и льет, и платье постепенно прилипает к телу, но тебе все равно ни капельки не холодно. Весенний дождик, после которого мир так божественно пахнет. Или морской воздух, высокие волны, шум прибоя.
— Да, раньше мы иногда ездили на Балтийское море: строили крепости, грелись на солнышке, купались. Все коричневые от загара.
Возвращаются мама и остальные. Господин Карнау прощается. Мама считает, что перед отлетом нужно еще раз хорошенько помыться. Приходит папа. Он играет с Хайде и ее куклой. Кто уже чистый, идет к ним. Сегодня папа хочет нам почитать. Мама всё погладила, моя голубая ночнушка мягкая как никогда. Хельмут надевает белую пижаму с красными и бирюзовыми цветочками. Малыши лежат на кровати и внимательно слушают. Но я не слежу за повествованием — в голове слишком много мыслей. Папа читает медленно и время от времени гладит Хайде по голове.
Потом нам разрешают ненадолго спуститься вниз. Спать еще слишком рано. Но господина Карнау внизу нет, Коко тоже не видно. И пахнет совсем по-другому, теперь здесь курят. Идем к папе в кабинет, он с повязкой на глазах сидит перед кварцевой лампой «горное солнце». Картина, как всегда, просто жуткая. Папа курит. Он не брался за сигарету с самого нашего приезда в бункер. Мама по очереди тщательно причесывает нас.
— Мы правда скоро улетим?
— Да, Хедда, правда.
— Сегодня ночью? Или только завтра утром?
— Точно еще неизвестно. Все должно по-настоящему утихнуть, чтобы по пути ничего не случилось. Но несколькими часами раньше или позже, разве это теперь имеет значение, верно?
Лампа звенит. Папа снимает повязку. Лицо чуть раскрасневшееся, так всегда вначале, но постепенно на коже проступает загар. Папа выходит в коридор. «Горное солнце» снова занимает свое место на полке среди книг. Тут, на нижнем ярусе, везде мокрый пол. Это нехороший знак, значит, действительно что-то не так. Где собаки? Почему не в клетке? Ведь и на лестнице они нам не встретились. Или их вывели на улицу другим путем? Что-то не так, с Коко наверняка что-то стряслось. Родители подавлены. И больше ничего не остается, только плакать. Плакать. Мама обнимает меня. Все здесь так грустно. Теперь и у Хильде потекли слезы.
Мама ведет нас наверх, пора спать. Почему так рано? Мама тоже не в силах дальше сдерживаться. Ее голос
— Перед полетом всем надо выспаться.
Хайде разрешают лечь со мной, хотя она еще не совсем здорова.
— Мама, а господин Карнау еще зайдет к нам пожелать спокойной ночи?
Мама обещает его поискать. Она говорит:
— Сразу засыпать не обязательно. Чуть позже заглянет врач и сделает всем укол, чтобы в самолете никому не стало плохо. — Потом выключает свет и уходит.
Найдет ли она господина Карнау? Мы слышим, как за дверью кто-то разговаривает.
— А вдруг там господин Карнау, вдруг он уже пришел?
IX
«А вдруг там господин Карнау, вдруг он уже пришел?»
Да, похоже, это Хельга, старшая сестра. А перед ней на той же пластинке: «Мама, а господин Карнау еще зайдет к нам пожелать спокойной ночи?»
Это маленькая Хедда, я сразу ее узнаю, хотя на слух голос у девочки не совсем здоровый. Следовательно, реплика «Сразу засыпать не обязательно» между детскими вопросами принадлежит матери.
Все голоса различимы, надо только внимательно слушать. В какой же вечер сделана запись? Матрицы, судя по нацарапанным на воске данным, сложены по порядку, надпись в конце дорожки на первой проигранной пластинке: «30 апреля, тип-топ». Выходит, никакой ошибки нет, малыши и впрямь это говорят, правда, сильно измененными голосами; значит, и «гик-гак, гик-гак» тоже из их уст. Что могут означать эти звуки? Тайный язык, на котором дети общаются между собой, когда не слышат взрослые? Время от времени они вставляли свои словечки, я обратил на это внимание сразу после знакомства, но зачем им было изменять голоса?
Снова прокручиваю запись и понимаю — это не тайный язык, а причудливые словечки из сказки. Тогда все сходится: однажды вечером перед сном дети попросили меня рассказать какую-нибудь историю. Тут они просто-напросто подражают мне, повторяют присказки и приговорки с моей интонацией. Очевидно, история произвела на них глубокое впечатление: достаточно простого намека — и связанные с ней образы воскресают сами собой. Дети подражают мне, моей речи… Звучит странно, хотя некоторые особенности моей манеры говорить подмечены точно. Мне и в голову не приходило, что они, оказывается, прислушивались к моему голосу и на какие-то его свойства обращали внимание.
Еще раз всё сначала. Вот первая пластинка: воскресенье, 22 апреля. Дети рады, что видели Коко, болтают обо мне, о зоопарке. Бедняжки не знали, как плохо тогда жилось зверям и что многие давным-давно погибли. Но в их голосах улавливается подавленность: наверное, страшно было в первый раз ночевать в чужом месте, да еще в бункере.
Следующая запись: играют в собак, захлебываясь от смеха, лают, воют и тявкают друг на друга. С какой беззаботностью опробуют возможности голоса! Всего через несколько часов на территории имперской канцелярии разорвались первые гранаты, но к тому времени малыши уже крепко спали и ничего не заметили.