Летучие зарницы
Шрифт:
Он глубоко, жадно затянулся и вовсе не спешил отвечать на вопрос. В неярком красноватом свете руки и лицо его казались вырезанными из твердого светлого дерева.
Все молчали, и в этом узком пространстве между плохо обструганными досками землянки казалось пусто без человеческого голоса. Лица застыли, как маски, и я почти физически уловил это тревожное состояние ожидания и угадал, что сейчас он заговорит...
– Как там было?..
– негромко, хрипло переспросил Мешко и снова глубоко затянулся, так что самокрутка, потрескивая, вспыхнула светло-оранжевым
– Лучше бы я не помнил этого, - сказал он в сердцах, но лицо его оставалось неподвижным.
– Лучше бы забыть все, что было после взятия немцами Окуниновского моста. Не слыхали про такой?
– Нет, вроде не знаем, - неуверенно пробасил некто в замусоленных до блеска ватных штанах.
– То-то и оно, - проговорил Станислав, - а я хорошо знаю... Не думали мы тогда, не гадали, что так быстро переправятся они через Днепр. Там даже и боя настоящего не было. Стояли артиллеристы на правом берегу, а когда подошли немецкие танки, у них не оказалось бронебойных снарядов. Открыли огонь шрапнелью, но танку шрапнель что лошади комариный укус. Вот и прошли они...
Мешко снова затянулся, умолк, задумался и как-то пристально смотрел на красную дверку печки, словно пытаясь прочесть там не ведомые никому слова.
– Вот и прошли они...
– повторил он.
– И пошли, и пошли...
– Что же дальше?
– спросил тот же голос - и осекся.
– Дальше? Ты что же, не знаешь, что было дальше? Окружили они нас, замкнули кольцо. Что потом было - соображай. Теперь-то уж представить нетрудно, как можно воевать в окружении.
– А ты не паникуешь, брат?
– спросил кто-то скороговоркой и сплюнул.
– Ты сам расскажи, если знаешь!
– ответил Мешко.
– Молчишь? Без паники мы в окружение попали, стояли насмерть. Но дело, как оказалось, не в этом.
– А в чем же?
– В умении воевать.
– Что же, по-твоему, выходит, давай прикинем...
– А мне нечего добавить к тому, что сказал, и прикидывать нечего. Я чудом жив остался и жизнью не дорожу после того, что видел. Разве дело во мне? Видел бы ты, что там было. Там товарищей моих немало осталось.
И потом он говорил медленно, тихо, с расстановкой, и, пока говорил, его никто не перебивал. Все чувствовали правду в его голосе, но не могли поверить словам. И во мне все сопротивлялось желанию поверить в услышанное. И за этим снова и снова рой вопросов, тревожных и беспощадных, и я думал о том, как трудно осознавать истину.
* * *
Помню ясный вечер с высоким небом, с какими-то утраченными запахами: то ли хвоя так пахла, то ли сено, то ли сама земля, присыпанная снегом, еще давала знать о себе.
И звезды... Где-то далеко-далеко звездная пыль могла превратиться в ничто - пламя могло давно угаснуть, и к нам шли последние, где-то уже оборвавшиеся сигналы бедствия.
Ближайшие к нам звезды горели ярко и спокойно. Даже человеческая жизнь кажется долгой по сравнению с запаздыванием лучей, посланных как доказательство несомненного их существования,
В этот вечер появился мальчишка. Сначала он побывал у бородатого командира, потом капитан привел его в нашу землянку. Вместе мы быстро сладили топчан, и Кузнечик остался с нами пятым. Полное его имя - Володя Кузнецов - в отряде с первого же дня предали забвению.
Мне не хотелось спать. Оттого ли, что это был последний день раннего предзимья, или оттого, что после рассказа Кузнечика я еще продолжал мечтать, как бы поступил я, если бы... Если бы?! Странное мальчишеское заклинание, которое помогало мне держаться и думать о будущем.
...Кузнечик шел к партизанам. Наткнулся на немцев. Они гнали заложников в Михайловку, но на развилке полузанесенных снегом дорог выбрали окольный путь. Впереди слепо белели полукружия холмов.
– Ты есть пацайн!
– на ломаном русском кричал офицер.
– Отвечайт! Ты есть местни?
– Местный я, - подтвердил Володя.
– Показат дорога на Михайловка!
– приказал офицер, и Володе показалось, что он пьян.
– Зо, зо, Михайловка, так есть название.
Володя повел их к деревне. Слышно было, как немцы, сопровождавшие колонну, покрикивали:
– Бистро, бистро, рус!
По пути к деревне офицер протрезвел и спросил:
– Куда шел, мальчик?
– Я шел в свою деревню, - ответил Володя.
Ответ показался немцу удачным, и он отпустил Володю, подарив ему пачку сигарет.
– Есть подарок за работ, - пояснил он.
– Веселый офицер, - улыбнулся Володя, рассказывая эту историю.
– Все время по дороге что-то лопотал своим, те за животы держались.
– Куда поместили заложников?
– спросил капитан.
– В школу.
– Сколько немцев?
– Насчитал около двадцати.
– А в Михайловке до этого сколько было?
– спросил Скориков.
– Около сотни, если не больше.
– Ясно?
– спросил капитан.
– Засиделись мы в лесу, как медведи в берлоге, не ровен час, шерстью обрастем...
РЕКА ПАМЯТИ
Резкие длинные тени обозначились на деревянном столе, на лавке, на земляном полу. Коптилка ярко вспыхнула, потом замигала и погасла. И я погрузился в сон...
Снился ветер над зеленым раздольем поля; трава была удивительно рослой, шершавой на ощупь; было тепло, ясно, но солнца не было видно. Как будто бы пряталось оно за высоким загривком холма, заросшего дикими голубыми травами и незнакомыми цветами. Сухие стебли касались моей шеи и подбородка. Я шел к вершине холма. Сильное ровное движение воздуха над моей головой я ощущал поднятыми ладонями. Чем ближе к вершине, тем реже становилась трава и тем звонче была песня ветра.
Под ногами - зелено-голубые волны. Зоркими мальчишечьими глазами я поймал две тени. Увидел гривы и горячие глаза коней. Внезапно испугавшись чего-то, они застыли на мгновение и понеслись так, что у меня дух захватило: гривы гнедых разметаны ветром, уши прижаты, ног не видно над травой.