Летучий голландец
Шрифт:
Но лето выдалось ненастное, шли муссонные дожди, изо дня в день — теплые, но мощные. Даже море от них стало чуть коричневатым. Так было весь июль, и ни одного трепанга, ни одного морского гребешка Банану не удалось поднять со дна.
Лишь первого августа муссоны кончились, и внезапно напала жара.
Он полдня провел на городском пляже, почти не вылезая из воды, пока наконец не замерз и не проголодался так, что живот свело, как порою сводит в воде ногу судорога.
Быстренько собрался
От пляжа это было недалеко — неудобно лишь, что все время приходилось подниматься вверх, дом стоял почти на самой вершине сопки, напротив телебашни, вначале вверх по одной улице, затем — по другой, мимо школы, закрытой на лето.
Банан пересек площадь, отделяющую дом от телебашни, и вбежал в подъезд.
Прыжками поднялся на четвертый этаж и начал открывать дверь.
Ключ повернулся, дверь приоткрылась, но не до конца.
Она была закрыта изнутри на цепочку, как это бывает, когда все уже легли спать.
Он прислушался, но ничего подозрительного не услыхал: видимо, кто-то из домашних машинально накинул цепочку, то ли мать, то ли Мартышка. Вот только сестра еще с самого утра куда-то ушла с Палтусом, мать должна быть на работе, отец же в командировке, и все это кажется странным, очень странным…
Банан бросил сумку с ластами и полотенцем у двери и просунул руку в щель.
Рука пролезла с трудом. Банан начал крутить цепочку, пытаясь выдернуть ее из паза, наконец ему это удалось, и он тихо открыл дверь.
В коридоре было темно, двери во все комнаты — закрыты.
Вот комната матери с отцом: дверь закрыта.
Вот дверь в его комнату, она тоже закрыта, хотя, когда он уходил на пляж, оставил ее распахнутой настежь.
А вон и самая дальняя, угловая дверь, в комнату Мартышки.
Отчего-то по спине Банана побежали мурашки, он почувствовал, как кровь приливает к щекам.
Даже не прикрыв дверь на площадку, лишь сбросив сандалии, на цыпочках пошел вдоль коридора.
Он ничего не слышал, ни голоса, ни вздоха, уши были плотно забиты непонятно откуда взявшейся ватой.
Ее можно было вытащить, но он не стал этого делать, только подкрался к двери в комнату сестры и замер.
Набрал в легкие воздуха и начал считать.
Раз…
Два…
Три!
И с каким-то непонятным отчаянием толкнул дверь, прекрасно понимая, что лучше бы этого не делать, но он не мог ее не толкнуть — запретная комната в запретный час, иначе зачем закрывать входную дверь на цепочку?
Он ввалился в комнату, застыл, а потом вылетел обратно, сознавая, что сейчас его будут бить.
Как-то раз он вошел в ванную, когда Мартышка после душа еще не надела халат, а полотенце уже сбросила.
И напоролся прямо на ее грудь.
С маленькими
Почему она в тот раз не заперла дверь — он не знал.
Наверное, просто забыла.
Но тогда она заехала ему тапкой по голове, и он даже не взвыл.
А сейчас входная дверь в квартиру была закрыта на цепочку, но он все равно вломился туда, где его не ждали.
Голая Мартышка и голый Палтус лежали на узком диванчике сестры, диванчик стоял у стенки напротив окна, штора не была задернута, и солнце ярко светило на два трепыхающихся тела.
Одно — сверху, другое — снизу, два тела, так что бить его сейчас будут вдвоем и уже не тапкой.
Банан промчался по коридору и заскочил в свою комнату.
Захлопнул дверь и начал осматриваться, думая, чем бы ее подпереть, чтобы они сюда не ворвались. Можно столом, но в одиночку его не сдвинуть. Можно взять стул и засунуть ножку в ручку двери, тогда какое-то время он продержится в осаде, по крайней мере пока не появится мать.
Максим взял стул и заблокировал им дверь.
Потом залез под стол и закрыл голову руками.
Дверь начали дергать, затем в нее постучали.
— Эй, — услышал он голос сестры, — открывай, гаденыш!
Он промолчал: если она назвала его гаденышем, то ничего хорошего ждать не приходилось.
В дверь опять постучали, сестра снова потребовала открыть дверь, он опять промолчал, голоса в коридоре стихли, а потом вдруг послышался мягкий голос Палтуса.
— Максим… Максик… Открой, пожалуйста!
В первый раз за весь этот год Палтус назвал его по имени, и Банан вылез из-под стола.
Медленно приблизился к двери, убрал стул и отскочил как можно дальше.
Дверь открылась, первым в комнату вошел Палтус.
Он уже оделся, оделась и Мартышка, хотя оба они были взъерошенные и красные.
И Банан внезапно понял, что бояться ему нечего.
Это они должны бояться, ведь он увидел то, чего никто не должен был видеть.
Как они занимались любовью, а ведь его сестра еще школьница, да и Палтус только в этом году закончил школу и в июле должен сдавать экзамены где-то в другом городе.
И осенью он уедет, а тайна останется: Банан видел, как они делали это, и может рассказать матери.
И отцу. И отец достанет ружье и застрелит Палтуса, а потом сядет в тюрьму, а мать начнет смертным боем лупить Мартышку, и это тоже ничем хорошим не кончится.
— Гаденыш! — повторила сестра.
— Помолчи! — отрезал Палтус и посмотрел на Банана. — Это нехорошо, — сказал он.
Банан промолчал и отвел глаза.
— Предлагаю сделку, — промолвил Палтус.
Банан посмотрел на него, потом на сестру и снова уставился в окно.