Летящая на пламя
Шрифт:
Олимпия подняла на него сухие глаза.
— Принцесса. — В его голосе слышалась мольба. — Ты понимаешь меня? Я не знаю, почему мир так устроен; почему мы, отправляясь на борьбу с каким-нибудь злом, с которым действительно надо бороться, совершаем ужасные поступки, идем на преступление, чтобы искоренить его. Рабство — это зло, тирания — зло. И в своих политических убеждениях ты не была такой уж наивной, банальной и глупой. Ты была права. Возможно, революция в Ориенсе оправданна и необходима. Но ты не понимала, как это будет выглядеть в реальности, что из этого получится
Он прижал влажные от слез пальцы к ее нежным щекам и заглянул ей в глаза. Шеридан хотел достучаться до нее, хотел, чтобы она его услышала.
— Я, должно быть, такой же трус, как и ты, принцесса. Потому что в течение тринадцати лет я убегал и скрывался от того, что наделал. Я прятался сам от себя. Я старался убедить себя в том, что все произошло не по моей вине, что, будь на моем месте другой капитан, он поступил бы точно так же. Возможно, так оно и было в действительности. И все же, принцесса, моя вина была очевидна. Это я отдавал приказы. Я сам принимал решения, точно так же, как ты сама принимала свои решения. Из-за этого погибли люди, значит, я был виноват в их смерти. Как бы мне хотелось тоже умереть! Я не понимал, зачем Господь позволил мне жить после всего случившегося. — Его голос сорвался, и Шеридан на минуту умолк. Переведя дыхание и взяв себя в руки, он продолжал: — А потом появилась ты… наш остров… и во мне проснулись чувства… Я стал понимать, что в том, что я выжил, есть смысл: ч должен был стать твоим защитником. Казалось бы, чего проще! Но я не сумел защитить тебя. Тебе нанесли ужасную душевную травму, и теперь ты долго не сможешь оправиться от нее. А я ничем не могу тебе помочь. Напротив, я пришел сюда, потому что ты нужна мне, нужна как опора и поддержка. Ты нужна мне смелой и отважной, не пасующей там, где спасовал я. Это трудно, я знаю. Взгляни на меня, взгляни, до чего я дошел, в кого превратился… Я чувствую себя старой развалиной. О Боже! Похоже, я сегодня наплакался на век вперед. — Шеридан прижался мокрой от слез щекой к сухой холодной щеке Олимпии. — Но я все равно пришел сюда. Я больше не прячусь, принцесса… Прошу тебя, вернись ко мне. Ты — моя жизнь.
Шеридан ощутил, как она затрепетала. Олимпия закусила губу, слезы хлынули из глаз. Шеридан поймал прозрачную каплю губами, все еще держа лицо Олимпии в ладонях. Теперь он молчал.
— Они убили Джулию, — осипшим голосом промолвила Олимпия, дрожа от нервного возбуждения. — Я сама видела это.
Шеридан нежно провел пальцами по ее щекам и почувствовал, что они увлажнились от слез.
— И моего дядю, и моего дедушку, — сказала Олимпия и замолчала, готовая разрыдаться. — А толпа, которая все это сделала, — это ведь мой народ. — Олимпия была похожа на обиженного ребенка. — Я никогда не думала, что мой народ способен на такое. Они… как звери. Они набрасывались на всех и всех сбивали с ног. Толпа затоптала улан и отобрала у них сабли. — Олимпия немного отклонилась назад и взглянула на Шеридана, ее зеленые глаза туманили слезы. — И когда Джулия вышла на крыльцо, они убили ее. А ведь она ничего им не сделала. Совершенно ничего!
Шеридан убрал с ее висков
— Я всегда ревновала тебя к Джулии, — прошептала Олимпия. — Порой я желала ей смерти. И вот что я наделала, видишь? Я явилась причиной ее гибели… — Олимпия беспомощно взглянула на Шеридана. — Скажи, ты считаешь, что это я убила Джулию?
— Мне это все равно, — промолвил он. — Послушай меня. Я не стану утверждать, что все случившееся произошло бы и без твоей помощи. Я просто не знаю, что было бы, если бы ты не выбежала из храма. Может быть, в таком случае я застрелил бы Клода Николя, и меня бы вскоре повесили. Я не испытываю никаких чувств по поводу гибели Джулии, это была коварная, эгоистичная тварь. Но будь она самой Жанной д'Арк, меня и тогда не тронула бы ее смерть. Я не могу давать оценки событиям и винить в них кого бы то ни было. Я ничего не знаю. Мы, словно костяшки домино, падаем друг за другом то в одну, то в другую сторону. — Он гладил ее по щеке. — И я знаю только одно: я люблю тебя.
Олимпия закусила губу.
— Я не заслужила твою любовь.
— О Боже… Если бы каждый из нас получал только по своим заслугам… — Шеридан покачал головой и опять крепко зажмурил глаза, пытаясь остановить новый поток слез. — Да сохранит меня Господь от такой участи!
Шеридан снова сел к стене, чувствуя страшную усталость, промозглую сырость и боль в теле. Холод пробирал до костей. У Шеридана разболелась рука, а сердце щемило в груди. Он удрученно смотрел на примятую траву у своих колен.
«Прошу, смилуйся надо мной, пощади меня», — думал он. Шеридан задавался вопросом: что будет с ним, если Олимпия не вернется к нему? Он уже не мог снова погрузиться в свое обычное оцепенение и безразличие. Открывшись навстречу миру, Шеридан уже не мог стать собой прежним.
Он чувствовал себя таким уставшим, что казалось, если Олимпия не откликнется на его мольбу, он просто не сумеет встать и уйти, а вечно останется сидеть здесь под дождем, в тумане.
Шеридан взглянул на низко нависшие тучи, затянувшие небо, бледно-серый кусочек которого виднелся между черными башнями дома. Он сидел, сцепив руки между коленями, чувствуя, как по его лицу стекают капли дождя вместе с солоноватыми слезами, и ждал решения своей судьбы.
Прошло много времени. Так много, что у Шеридана появилось чувство, будто он уже растворяется, исчезает, как рассеивающийся туман, клубящийся высоко вокруг горгулий и резных мраморных монстров на фасаде отцовского дома.
Но внезапно он ощутил легкое прикосновение сначала к своей руке, а затем к лицу. Шеридан повернулся к Олимпии, пытаясь не выдать то, что творилось в его душе, и она бросилась к нему в объятия. Шеридан не в силах был вымолвить ни слова. Стоя на коленях, он крепко прижимал принцессу к груди.
— Шеридан, — чуть слышно прошептала Олимпия дрожащими губами. — Мой бедный одинокий волк. — Она крепче обняла его, прижимаясь мокрой от слез щекой к родному плечу.
Шеридан погладил ее по голове дрожащими руками.
— Я с тобой, — сказала она, спрятав лицо на его груди. — Я с тобой, я люблю тебя.