Летящие дни

Жигулин Анатолий Владимирович

БЕРЕЗА Звенел топор, потом пила. Потом — последнее усилье. Береза медленно пошла, Нас осыпая снежной пылью. Спилили дерево не зря, — Над полотном, у края леса, Тугие ветры декабря Могли свалить его на рельсы. Его спилили поутру, Оно за насыпью лежало И тихо-тихо на ветру, Звеня сосульками, дрожало… Зиме сто лет еще мести, Гудеть в тайге, ломая сосны, А нам сто раз еще пройти Участок свой По шпалам мерзлым. И, как глухой сибирский лес, Как дальний окрик паровоза, Нам стал привычен темный срез — Большая мертвая береза. Пришла весна. И, после вьюг, С ремонтом проходя в апреле, Мы все остановились вдруг, Глазам испуганно не веря: Береза старая жила, Упрямо почки распускались. На ветках мертвого ствола Сережки желтые качались!.. Нам кто-то после объяснил, Что бродит сок в древесной тверди, Что иногда хватает сил Ожить цветами После смерти… Еще

синел в низинах лед И ныли пальцы от мороза, А мы смотрели, Как цветет Давно погибшая береза. 1963 ПОЕЗД Мела пурга, протяжно воя. И до рассвета, ровно в пять, Нас выводили под конвоем Пути от снега расчищать. Не грели рваные бушлаты. Костры пылали на ветру. И деревянные лопаты Стучали глухо в мерзлоту. И, чуть видны в неровных вспышках Забитых снегом фонарей, Вдоль полотна чернели вышки Тревожно спящих лагерей. А из морозной Черной чащи, Дым над тайгою распластав, Могучий, Огненный, Гудящий, В лавине снега шел состав. Стонали буксы и колеса, Густое месиво кроша, А мы стояли вдоль откоса, В худые варежки дыша. Страна моя! В снегу по пояс, Через невзгоды и пургу Ты шла вперед, как этот поезд — С тяжелым стоном Сквозь тайгу! И мы за дальними снегами, В заносах, На пути крутом Тому движенью помогали Своим нерадостным трудом. В глухую ночь, Забыв о боли, Мы шли на ветер, бьющий в грудь, По нашей воле И неволе С тобой Делили Трудный путь. 1962–1963 ТРУДНАЯ ТЕМА Трудная тема, А надо писать. Я не могу Эту тему бросать. Трудная тема — Как в поле блиндаж: Плохо, Если врагу отдашь. Если уступишь, Отступишь в борьбе, — Враг будет оттуда Стрелять по тебе. Я трудную тему Забыть не могу. Я не оставлю Окопы врагу! 1963 ВИНА Среди невзгод судьбы тревожной Уже без боли и тоски Мне вспоминается таежный Поселок странный у реки. Там петухи с зарей не пели, Но по утрам в любые дни Ворота громкие скрипели, На весь поселок тот — одни. В морозной мгле дымили трубы. По рельсу били — на развод, И выходили лесорубы Нечетким строем из ворот. Звучало: «Первая! Вторая!..» Под строгий счет шеренги шли. И сосны, ругань повторяя, В тумане прятались вдали… Немало судеб самых разных Соединил печальный строй. Здесь был мальчишка, мой соклассник, И Брестской крепости герой. В худых заплатанных бушлатах, В сугробах, на краю страны — Здесь было мало виноватых, Здесь было больше — Без вины. Мне нынче видится иною Картина горестных потерь: Здесь были люди С той виною, Что стала правдою теперь. Здесь был колхозник, Виноватый В том, что, подняв мякины куль, В «отца народов» ухнул матом (Тогда не знали слова «культ»)… Смотри, читатель: Вьюга злится. Над зоной фонари горят. Тряпьем прикрыв худые лица, Они идут За рядом — ряд. А вот и я. В фуражке летней. Под чей-то плач, под чей-то смех Иду — худой, двадцатилетний — И кровью харкаю на снег. Да, это я. Я помню твердо И лай собак в рассветный час, И номер свой пятьсот четвертый, И как по снегу гнали нас, Как над тайгой С оттенком крови Вставала мутная заря… Вина!.. Я тоже был виновен. Я арестован был не зря. Все, что сегодня с боем взято, С большой трибуны нам дано, Я слышал в юности когда-то, Я смутно знал давным-давно. Вы что, не верите? Проверьте — Есть в деле, спрятанном в архив, Слова — и тех, кто предан смерти, И тех, кто ныне, к счастью, жив. О, дело судеб невеселых! О нем — особая глава. Пока скажу, Что в протоколах Хранятся и мои слова. Быть может, трепетно, Но ясно Я тоже знал в той дальней мгле, Что поклоняются напрасно Живому богу на земле. Вина! Она была, конечно. Мы были той виной сильны. Нам, виноватым, было легче, Чем взятым вовсе без вины. Я не забыл: В бригаде БУРа В одном строю со мной шагал Тот, кто еще из царских тюрем По этим сопкам убегал. Он лес пилил со мною вместе, Железной воли человек, Сказавший «нет» на громком съезде И вдруг исчезнувший навек. Я с ним табак делил, как равный, Мы рядом шли в метельный свист: Совсем юнец, студент недавний И знавший Ленина чекист… О, люди! Люди с номерами. Вы были люди, не рабы. Вы были выше и упрямей Своей трагической судьбы. Я с вами шел в те злые годы, И с вами был не страшен мне Жестокий титул «враг народа» И черный Номер На спине. 1962–1963 КОЛЫМСКИЙ СТЛАНИК Привет тебе, Колымский колкий стланик, Сибирских кедров самый младший брат! Давно я не был В этих сопках дальних И, словно друга, Видеть

тебя рад. Как ты живешь? По-прежнему ли четко Тебе видны отсюда, свысока, Отвалы штолен, Узкая речонка И ветхие постройки рудника?.. Во чреве сопок Где-то вьются штреки… А здесь, На склоне каменной горы, Ты раздаешь бурундукам орехи, Лишайник укрываешь от жары. Ты очень добр. Ты нам простил, конечно, Невольную жестокость той поры, Когда в буран На этой сопке снежной Тебя рубили Наши топоры… Бадью в барак цинготный приносили. И густо поднимался хвойный пар. И доктор заставлял нас пить насильно Густой, Смолистый, Вяжущий отвар. А мы ничком Валились на солому. Казалось, к жизни больше нет пути. Никто не верил Пьянице лекпому, Что горький стланик Может нас спасти. …Совсем застыла В тишине округа. Недвижны сопки В розовом дыму… Густую ветку, Словно руку друга, Я прижимаю к сердцу своему. 1963 КЛАДБИЩЕ В ЗАПОЛЯРЬЕ Я видел разные погосты. Но здесь особая черта: На склоне сопки — только звезды, Ни одного креста. А выше — холмики иные, Где даже звезд фанерных нет. Одни дощечки номерные И просто камни без примет. Лежали там под крепким сводом Из камня гулкого и льда Те, кто не дожил до свободы (Им не положена звезда). …А нас, живых, глухим распадком К далекой вышке буровой С утра, согласно разнарядке, Вел мимо кладбища конвой. Напоминали нам с рассветом Дощечки черные вдали, Что есть еще позор Посмертный, Помимо бед, что мы прошли… Мы били штольню сквозь мерзлоты. Нам волей был подземный мрак. А поздно вечером с работы Опять конвой нас вел в барак… Спускалась ночь на снег погоста, На склон гранитного бугра, И тихо зажигала звезды Там, Где чернели Номера… 1961–1963

* * *

В. Филину Мне помнится Рудник Бутугычаг И горе У товарищей в очах. Скупая радость, Щедрая беда И голубая Звонкая руда. Я помню тех, Кто навсегда зачах В долине, Где рудник Бутугычаг. И вот узнал я Нынче из газет, Что там давно Ни зон, ни вышек нет. Что по хребту До самой высоты Растут большие Белые цветы… О, самородки Незабытых дней В пустых отвалах Памяти моей! Я вас ищу, Я вновь спешу туда, Где голубая Пыльная руда. Привет тебе, Заброшенный рудник, Что к серой сопке В тишине приник! Я помню твой Густой неровный гул. Ты жизнь мою тогда Перевернул. Привет тебе, Судьбы моей рычаг, Серебряный рудник Бутугычаг! 1964 ЛЕСНЫЕ ДОРОГИ Я хожу по лесным дорогам, Где в траншеях растет бурьян, И читаю стихи сорокам, Ветру, солнцу и муравьям. Лес молчит, Словно критик строгий. Только птицы трещат в тиши. Одобряют стихи сороки. «Хороши, — кричат,— Хороши!..» Забрались молодые елки В неуютный старый окоп. Сиротливо лежат осколки На припеке песчаных троп. А внизу, За оврагом волчьим, Спит снаряд в песке у реки. Вырос худенький колокольчик Возле ржавой его щеки. Над оврагом шумит ракита. Лес к зеленой воде приник… — Очень сильно он был побитый! — Говорит мне старый лесник. — Видишь, сколько тут всякой ржави. Скрозь железо, где ни копни. А потом короеды жрали, Гниль крушила битые пни. Лес бы выдюжил, он привычный. Каждый год — пожар, шелкопряд. Да попался дурак лесничий. Много лет рубили подряд. Что получше — пошло на срубы. Все мы, видно, не без греха. После тех «санитарных» рубок Оставалась одна труха… Мы идем с лесником в контору. Под ногами шуршит песок. Поднимается солнце в гору По деревьям наискосок. Между старых, стоящих порознь, Безвершинных кривых дубов Поднялась молодая поросль, Занимая склоны холмов. У крыльца телок на приколе. За конторой — луг, тополя. Лес корявый. Ржаное поле. Дорогая моя земля. 1964 ДОРОГА В ПЛЕС Петляет дорога, ведя на проселок. Лобастые камни лежат у ручья. И маковка церкви за пиками елок — Как дальняя-дальняя память моя… И девочка-спутница с синим колечком, И хмурый шофер, что спешит в сельсовет, О чем-то забытом, но мудром и вечном Задумались, глядя в холодный рассвет. И колокол черный оперся на брусья, Задумчиво слушая гулкую тишь. И веет дремучей, глубинною Русью От серых замшелых осиновых крыш. 1964 * * * Давно с берез слетели листья, И на рябинах у крыльца Повисли трепетные кисти, Как обнаженные сердца. И всюду видится нетвердость, Непостоянность бытия… И не горит, как мокрый хворост, Душа притихшая моя. И сердце бьется неприметно. Оно устало на весу Дрожать от холода и ветра В пустом неприбранном лесу. 1964