Лев и Аттила. История одной битвы за Рим
Шрифт:
Каких-либо защитных сооружений вандалы не применяли и не строили. Гейзерих считал, что воины будут храбрее сражаться, если утратят возможность спрятаться за обозными телегами, в укрепленном лагере или за крепостными стенами.
Лев, имевший смутное представление о тактике вандалов и никогда не участвовавший в сражениях, без посторонних объяснений понял, что войско Гейзериха двинулось на штурм Вечного города. Он поспешил представиться знатным вандальским всадникам, которых привлек огромный, видный издалека, крест:
— Я — посол Рима и Великий понтифик. Прошу провести меня к королю.
Далеко идти не пришлось,
— Прошу тебя, мудрый и справедливый король, останови своих воинов. — Лев начал речь с просьбы. — Выслушай меня, и твоим людям не придется проливать кровь, пытаясь одолеть высокие стены. Рим встретит вандалов, как гостей.
— О твоей мудрости и честности я много слышал в Карфагене и потому исполню просьбу. — Гейзерих привстал на коне, поднял руку вверх и произнес только одно слово на своем языке.
Тысячи воинов покорно остановились. Пленные римляне некоторое время еще двигались в направлении города, но удары бичей объяснили и им приказ Гейзериха, а затем согнали в несколько больших толп, чтобы было легче их охранять.
Король вандалов, проявляя уважение к собеседнику, спешился. Затем Гейзерих снял римский шлем и передал одному из молодых воинов, которые окружали короля со всех сторон так, что его не могла поразить даже случайная стрела. Великий понтифик также попал в спасительный круг, оставаясь не только под защитой, но и под зорким наблюдением королевской стражи.
Предо Львом стоял весьма пожилой человек небольшого роста; его ничем не примечательное морщинистое лицо обрамляли редкие седеющие волосы. Одежда Гейзериха была самой простой, и решительно ничто не выдавало в нем могущественного короля победоносного народа. Едва он сделал несколько шагов, как стало заметно, что правитель заметно прихрамывает (хромота явилась следствием неудачного падения с лошади в юности). Но было видно, что сей невзрачный человек пользовался величайшим уважением собственных воинов. Еще бы! В то время, когда рушились города и царства по всему миру, исчезали с лика земного целые народы, король неизменно вел своих подданных от одной победы к другой. Несогласных рядом с собой Гейзерих не терпел, наказание для тех, на кого легла только тень подозрения в измене, было одно — смерть, "…скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть", — такую характеристику Гейзериху дал готский историк Иордан.
— Пока что я вижу закрытые врата, а для гостей их принято распахивать во всю ширь. — Гейзерих решил, что достаточно много сделал для Великого понтифика и пора бы что-то получить взамен.
— Прежде нужно выяснить, что привело тебя, доблестный Гейзерих, к стенам этого несчастного города? Возможно, римляне смогут тебе дать все, что потребуется. Каковы твои цели, желания?
— Жажда справедливости, — произнес немногословный Гейзерих, но ясности его ответ не добавил.
— Разве справедливость можно добыть только мечом? Как я понимаю, ты желаешь наказать великое множество людей, которые ничем не заслужили твоего гнева. Ведь жители Рима даже не имели возможности провиниться перед тобой, а многие
— Прежний император обещал выдать дочь Евдокию за моего сына Гунериха и нарушил данное слово.
— Смерть помешала Валентиниану исполнить обещание, — печально промолвил Лев. — Он пал по воле Петрония Максима, который занял трон.
— Разве достоин жалости народ, убивающий своих вождей?
— Увы… Человек слаб, а соблазнов слишком много. И власть — самый великий из них. Но позволь римлянам самим совершать ошибки и раскаиваться в них. Иные упорствующие в грехах умрут без раскаянья, но пусть проживут время, отпущенное Господом для того, чтобы очистить душу.
— Я бы не возмущался, если б вы, римляне, перебили вместе с правителем и друг друга, — признался король вандалов, — но обещания, данные императором, должны исполняться — даже если его нет среди живых. — Голос вандала наполнился справедливым возмущением.
И все же Великий понтифик заподозрил, что возмущение собеседника было не вполне искренним:
— Ни одна женщина мира не стоит рек крови, которые ты собираешься пролить. Ведь это будет не только кровь врагов, но и твоих соплеменников, и она соединится в общий поток скорби и страданий. Понимаю, тебе неприятно, что обещание не исполнено, но война никому не принесет благо — даже победителю. Жаркие битвы разрушают и уничтожают и людей, и их души, и творения их рук, а мир создает все, что имеет ценность.
— Кровь смоет позор с моей семьи и накажет клятвоотступников.
— В Риме не осталось тех, кто тебя обманул; нет их среди живых, и кровь невинных тяжким камнем падет на твою душу. А женщина… Сын короля может взять в жены любую другую красавицу. Если Гунериху по-прежнему необходима Евдокия, то можно сегодня же спросить согласия на брак у нее и попросить благословения у императрицы.
Странное дело! Гейзерих, приведший к стенам Рима сильнейшее войско, был вынужден оправдываться перед вставшим на его пути человеком, руки которого никогда не поднимали оружия на ему подобного. Вандалу почему-то хотелось пойти навстречу этому человеку:
— Ты прав, римлянин, эту женщину мы можем получить без войны. К стенам твоего города вандалы пришли не только из-за нее. Нас пригласила императрица Евдоксия.
— Разве такое возможно?! — удивился Великий понтифик.
— Возьми письмо императрицы, если сомневаешься в правдивости короля вандалов. — Гейзерих протянул Льву пергамент, бывший при нем.
— Это послание — вопль отчаявшейся, обиженной женщины, — высказал свое мнение Великий понтифик. — Она жестоко потерпела от мужчины, наделенного высшей властью, и не нашла защиты вокруг себя. Думаю, как только гонец отправился в Карфаген, Евдоксия поняла, что сотворила огромную беду, и множество раз пожалела о содеянном. Я близко знаком с императрицей и уверен, что она не желала причинить вред своему отечеству.
— Она позвала спасти себя и дочерей, и я пришел, — заметил Гейзерих. — Разве способен мужчина понять, тем более который находится на огромном расстоянии, что творится в потаенных уголках женской души?
— Тот, от которого просила спасти Евдоксия, больше не может причинить ей вреда. Его убили сами римляне, как только твои корабли вошли в Тибр.
— Этого бы не случилось, если б вандалы не откликнулись на просьбу императрицы, — заметил Гейзерих.
— Согласен с тобой, мудрый король. Ты выполнил просьбу императрицы. Теперь ей ничто не угрожает.