Лев на площади
Шрифт:
Бубуль. Да погоди ты, дурачок, это тебе не прения, это поважнее. Он дал мне чек. (Показывает чек Лоу.) Ты мне это дал или нет?
Лоу. Не помню. Я слишком занят делами, чтобы помнить о таких пустяках. Может быть, дал…
Бубуль. А ты знаешь, кто ты? Жулик, настоящий жулик! Я пошла в банк, а там мне сказали, что чек без покрытия.
Лоу. Может быть. Я пошутил. Мы, американцы, любим шутить. У нас в Джексоне даже была «неделя шуток» — все друг друга надували. Угу.
Бубуль. Нет, вы послушайте, он шутил! А когда ты у меня был, ты
Мэр. Женщина, по имени Бубуль, замолчите! Вы не смеете оскорблять эти стены. Я запрещаю вам, как мэр при исполнении обязанностей, продолжать ваши низкие инсинуации. Лев — это наш подарок великодушному Джексону…
Бубуль. Ив, перестань трепаться! Он тебя тоже окрутил. Я тебе всегда говорила, что ты хитер, но глуп. Ты знаешь, зачем он сюда приехал? За львом, вот что. Он мне сам оказал, что за этого льва он получит в Америке десять тысяч долларов. (Лоу.) Говорил ты мне это или нет? Негодяй, хотел стибрить десять тысяч долларов, а мне, бедной девушке, дал липовый чек! «Угу, угу». Что же ты теперь не угукаешь?
Мэр (Лоу). Ответьте ей, как следует.
Лоу. Я не люблю дискуссий.
Бубуль выталкивают.
Дело. Господин мэр, а вы проверили полномочия господина Лоу?
Мэр. Как же я мог? У такого высокого гостя…
Дело. Господин Лоу, я думаю, что для общего успокоения будет хорошо, если вы предъявите ваши полномочия.
Лоу. А как вы хотите, чтобы я предъявил то, чего у меня нет? Это вам не провидение. Мы, американцы, — реалисты…
Дело. Я говорил, что политика социалистов приведет нас к катастрофе…
Мэр (Лоу). Значит, это правда?
Лоу. В общем, да. И что из этого?..
Мэр. Но тогда вы действительно… жулик.
Лоу. Я не жулик, я американец, я делаю доллары. Разве я украл у вас этого пуделя? Вы мне его подарили.
Мэр. Но вы обещали помощь…
Лоу. Слушайте, я вам сказал, что вам пришлют пшеницу — рано или поздно. Кажется, сто тонн — так было в газете. И потом Джим мне сказал, а Джим знает, что говорит. Если вы меня называете жуликом, то Джим сверхжулик, потому что он сидит в Париже в американской комиссии и у него все карманы набиты этими самыми «полномочиями», а он, между прочим, скупает за несколько центов рухлядь вроде вашего пуделя. Пшеницу вам пришлют без меня. И пуделя вывезут без меня. Если не Джим, так Джек или Джо. Я вижу, что я на этом деле только прогадал. Угу.
Ришар. Удивительный цинизм! Он хотел нас лишить исторического памятника…
Лоу. Вы думаете, мне нравится этот пудель? Совсем не нравится. Но в Америке есть сумасшедшие. Они дают за такой хлам бешеные деньги. А я попал в пиковое положение. Когда кризис в Соединенных Штатах — это прилично: говорят речи, служат панихиды, проводят законопроекты. А кризис у Джемса Лоу — это скандал… Я говорил Джиму, что я ничего не понимаю в старье, но он мне дал точные инструкции: бери все до середины девятнадцатого века. Я вижу — стоит зря пудель и не девятнадцатого, а пятнадцатого. Как же я мог от него отказаться?
Мэр.
Дело. Вы обманули нас всех, вы выдали себя за настоящего наблюдателя.
Лоу. Я себя не выдавал, вы меня приняли. Но не будем спорить о пустяках. Вы говорите, что я «ненастоящий»? Угу. Но вы думаете, что «настоящие» — другие? Такие же. Мы все американцы, и мы все делаем доллары. Вы еще пожалеете обо мне. Что я хотел у вас взять? Пуделя. Вы говорите, что это «символ вашей независимости»? Допустим. Тогда я хотел отобрать «символ вашей независимости». Пустяки. Можно прожить и без символов. А вот когда приедут «настоящие», они заберут и символ и независимость. Угу. Я Джима знаю, как облупленного. Лев на время останется здесь. Но я вам уже сказал — укротители едут…
Шум покрывает его последние слова, и шум растет — за сценой, на сцене. Распахиваются двери, выходящие на площадь. Врываются горожане. Мэр, члены совета, гости мечутся в страхе. Лоу забился в угол.
Рабочий (хватает мэра). Как вы смели переименовать Сталинградскую площадь? Как вы смели отдать нашего льва?
Мэр. Я тут не при чем, я старый социалист, а в муниципальном совете большинство у клерикалов.
Дело. Но площадь переименовали именно вы.
Ришар. Льва вы продали, меня там даже не было.
Старый рабочий. Замолчите! Мы пришли сюда не для того, чтобы слушать вас. Вы говорили слишком долго. Вы говорили полтораста лет и пять действий. Теперь говорят другие. Фарс окончен. (Срывает стену мэрии — видна площадь.)
Выползает редактор.
Редактор. Один вопрос: здесь ли Мари-Лу?
Девушка. Меня зовут Мадо, но я Мари-Лу.
Старик. Я Антуан, но я Мари-Лу.
Юноша. И я Мари-Лу.
Голоса отовсюду: «Я Мари-Лу».
Льва ставят на цоколь.
Женщина (перед львом). Здесь наши деды и наши отцы отстаивали независимость. Здесь санкюлоты формировали батальоны против коалиции. Здесь блузники сорок восьмого и федераты в дни Коммуны умирали за свободу. «Не подобает» — эти слова звучали, как присяга. Здесь Мари-Лу убила фашистского палача. Ее расстреляли. Но теперь вы видите, что она жива. Она — ты, Пьер. Она — ты, Деде. Она — ты, Жанна. Мари-Лу всюду. Мари-Лу — это народ. Никогда, никогда мы не склоним головы перед золотом Америки! Не взять нас ни голодом, ни железом. Не подобает Франции стать на колени перед заморскими хамами!
Лоу. А вас много?
Женщина. Когда Мари-Лу вели на казнь, она крикнула: «Нас много!» Теперь нас еще больше. Вы думаете, что мы только здесь? Нет, мы и в Париже…
Голоса и громкоговорители. …И в Марселе… И в Лиможе… И в Гавре… И в Палермо… И в Милане… И в Льеже… И в Мадриде… И в Пирее… Мы всюду…
Женщина. Мы не сдадимся. Это наша клятва — здесь, у Льва независимости, на площади Сталинграда.
Голос из зала. Мы вас слышим. Мы сражались за вашу свободу. Далеко от вас: в Сталинграде…