Лев Толстой: Бегство из рая
Шрифт:
«Подробной истории каждого из этих документов я не касаюсь здесь, чтобы не обременять изложения», – пишет Чертков в книге «Уход Толстого». Но при этом весьма подробно рассказывает о завещании 1895 года и о неблаговидной роли жены Толстого в его сокрытии.
Уже разойдясь с Чертковым и не испытывая к нему никакой симпатии, Александра Львовна в двух мемуарных работах («Отец» и «Дочь») предельно скупо касается роли В.Г. в завещании. Тем не менее, из ее воспоминаний узнаём, что именно Чертков был инициатором ее встречи с московским адвокатом Н.К. Муравьевым, известным защитником по делам русских сектантов, к которому не раз обращался за помощью Л.Н. Но ведь с этой встречи и начался тот
Муравьев объяснил участникам этой истории, что литературные права, как любая частная собственность, не могут быть переданы «всем». Их можно передать только конкретному физическому или юридическому лицу. Или – лицам. С этого момента четырнадцатилетние игры Л.Н. с законами Российской империи закончились.
Надо было выбирать. Или оставить всё как есть и ничего не предпринимать в плане юридического завещания (в этом случае законными наследниками стали бы жена и дети). Или, сказавши А, говорить и Б.
Чертков отрицал свою роль в инициации второго формального завещания, написанного после того, как Н.К. Муравьев раскритиковал первый, «крекшинский» вариант. Но факт есть факт: именно молодой сотрудник Черткова Федор Страхов дважды, 26 октября и 1 ноября 1909 года, приезжал в Ясную Поляну к Толстому, чтобы уладить этот юридический вопрос.
В книге Георгия Ореханова «В.Г. Чертков в жизни Л.Н. Толстого» опубликованы два письма Саши к Черткову, написанные 11 и 27 октября. Они не оставляют сомнений в том, что второе юридическое завещание тщательно готовилось враждебной С.А. «командой Черткова».
11 октября: «(Самое важное) На днях много думала о завещании отца и пришло в голову, что лучше было бы написать такое завещание и закрепить его подписями свидетелей, объявить сыновьям при жизни о своем желании и воле. Дня три тому назад я говорила об этом с папа. Я сказала ему, что была у Муравьева, что Муравьев сказал, что завещание папа недействительно и что, по моему мнению, следовало бы сделать. На мои слова о недействительности завещания он сказал: ну что же, это можно сделать, можно в Туле. Об остальном сказал, что подумает, а что это хорошо в том отношении, что если он объявит о своем желании при жизни, это не будет так, как будто он подозревает детей, что они не исполнят его воли, если же после смерти окажется такая бумага, то сыновья, Сережа например, будут оскорблены, что отец подумал, что они не исполнят его воли без нотариальной бумаги. Из разговора с отцом вынесла впечатление, что он исполнит всё, что нужно. Теперь думайте и решайте вы, как лучше. Нельзя ли поднять речь о всех сочинениях? Прошу вас, не медлите. Когда приедет Таня, будет много труднее, а может быть, и совсем невозможно что-либо устроить».
Таким образом, юридическое завещание готовилось не только за спиной С.А., но и без ведома старших детей, Сергея и Татьяны, которые в семейном конфликте были на стороне отца. Оно готовилось в глубочайшей тайне и готовилось именно «командой Черткова», в которую, увы, входила и младшая дочь Толстых Саша. Самое неприятное место в этом письме то, где она поднимает вопрос о лишении матери прав на сочинения, написанные до 1881 года, предлагая решать это В.Г.
Саша в то время не любила мать и, к сожалению, имела на то некоторое право. Еще в детстве она узнала, что родилась в ночь после первой попытки отца уйти от матери в июне 1884 года. Она также знала, что, будучи беременной ею, мать ходила к тульской акушерке с просьбой устроить искусственный выкидыш. Акушерка отказалась, за что С.А. потом благодарила Бога. Тем не менее она не баловала Сашу и не уделяла ей того внимания, которое досталось другим детям. Она держала ее на дистанции,
Поднимала ли она сама перед отцом вопрос о том, чтобы лишить мать и сыновей всех прав на сочинения Л.Н.? Во всяком случае, из ее письма очевидно, что в вопросе о завещании Толстой был не ведущим, а ведомым («…он исполнит всё, что нужно»).
И действительно, погружаясь в дневники и письма Толстого этого времени, мы видим, насколько Л.Н. был далек от самостоятельного принятия каких-либо практических решений. По крайней мере, без толчков извне он сам не принял бы никаких решений.
Однако в воспоминаниях Саши, Черткова и Ф.А. Страхова это выглядит так, будто решение отца лишить С.А. всех прав на его литературное наследие было для них самих полной неожиданностью.
«Он сейчас же пошел в свой кабинет и увел туда с собою Александру Львовну и меня, – пишет Ф.А. Страхов о своем первом визите к Л.Н. – Я вас удивлю своим крайним решением, – обратился он к нам обоим с доброй улыбкой на лице. – Я хочу быть plus royaliste que le roi [22] . Я хочу, Саша, отдать тебе одной всё, понимаешь? Всё, не исключая и того, о чем была сделана оговорка в том моем газетном заявлении. – Мы стояли перед ним, пораженные как молнией этими его словами: „одной“ и „всё“. Он же произнес их с такой простотой, как будто он сообщал нам о самом незначительном приключении, случившемся с ним во время прогулки».
22
Большим роялистом, чем король (фр.).
«1 ноября 1909 года отец подписал новое завещание, составленное адвокатом Муравьевым, – вспоминала о том же Александра Львовна. – Вначале отец думал оставить права на все свои сочинения нам троим, более близким ему, Сереже, Тане и мне, чтобы мы в свою очередь передали эти права на общее пользование. Но один раз, когда я утром пришла к нему в кабинет, он вдруг сказал: „Саша, я решил сделать завещание на тебя одну“ – и вопросительно поглядел на меня. Я молчала. Мне представилась громадная ответственность, ложившаяся на меня, нападки семьи, обида старших брата и сестры, и вместе с тем в душе росло чувство гордости, счастья, что он доверяет мне такое громадное дело.
– Что же ты молчишь? – сказал он.
Я высказала ему свои сомнения.
– Нет, я так решил, – сказал он твердо, – ты единственная сейчас осталась жить со мной, и вполне естественно, что я поручаю тебе это дело. В случае же твоей смерти, – и он ласково засмеялся, – права перейдут к Тане».
У нас нет никаких оснований не доверять этим воспоминаниям. Атмосфера в яснополянском доме была такова, что Толстой вполне мог самостоятельно принять крайнее решение о передаче всех прав одной Саше, единственной из его наследников, в ком он мог не сомневаться.
Но, судя по дневнику, никакой радости от этого Толстой не испытывал.
26 октября: «Не спал до 3-х, и было тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась Софья Андреевна. Я рад ей, но очень возбуждена… Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Черткова. Он говорит мне яснее то, что я сам думал. Разговор с Страховым был тяжел по требованиям Черткова, потому что надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом – Саша. Хочу и прежние, до 82… Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, что не сказал, что мне всё это очень тяжело, и лучшее – неделание».