Лев Толстой: Бегство из рая
Шрифт:
Летом 1890 года она посылает Черткову два письма, в которых отказывается делать выписки из писем и дневников отца. «Вообще мне неприятно делать эти выписки, стыдно вмешиваться в духовное, самое сокровенное его Божье дело. Я не прошу его делать отметки. Он сделал тогда, я их допишу, а больше просить не буду, думаю, что ему это неприятно». В другом месте она пишет: «Я уверена, что он не хочет, чтобы кто-либо читал эти дневники, пока он жив».
Вдобавок и сам Толстой в письме к Черткову ясно выразил свою позицию. «Не сердитесь на меня, милый друг, но поймите, что это не то что тяжело, но парализует духовную деятельность, парализует знание того, что это сейчас спишется и передастся.
И Чертков сделал вид, что отступил. В письме к Марии Львовне он считает «вопрос разрешенным». А в письме к Л.Н. «любовно покоряется» и жалеет, что по недоразумению был поводом к конфликту.
Но удивительно! Даже в этих «покаянных» письмах он продолжает гнуть свою линию как «духовного душеприказчика».
В письме к Л.Н. он просит копировать и отсылать ему уже не дневники, а письма к другим людям «содержательные и неинтимного характера», причем обязать исполнять это именно Машу. Он обещает никому не давать ни читать, ни списывать эти письма, «пока вы их сами не проверите в том своде ваших мыслей, который я составляю и покажу вам для проверки раньше, чем распространять».
Ну, как было отказать милому другу? В ответном письме Толстой обрадовал его: «Несколько писем я просил Машу списать и сообщу вам».
В письме Черткова к Марии Львовне прозвучала «только одна просьба»: «Пожалуйста, записывайте последовательно, обозначая месяц и число, всех тех лиц, к кому он отправляет письма». Эти записи он просил Марию Львовну посылать ему.
Чертков был опытнее дочерей Толстого, которые взяли на себя секретарские обязанности при отце. К тому же дочери, хотя и с запозданием, выходили замуж, у них появлялись свои заботы. Чертков оставался постоянным работником при Толстом. И если бы Чертков и С.А. могли договориться, как-то распределить обязанности, всё было бы замечательно. Но Чертков упрям, въедлив и нетерпелив, а семья сопротивляется его вторжению. А он не желает считаться с семьей, которая, по его мнению, не считается с великим Толстым.
Новый конфликт вспыхивает в мае 1892 года, когда Толстой с дочерьми работает на голоде в селе Бегичевка Рязанской губернии, открывает столовые на пожертвованные деньги. В сборе средств ему помогает жена. Чертков тоже работает на голоде в Воронежской губернии. Эта работа примиряет семью. И Толстой, навещая жену в Москве, и С.А., навещая мужа в Бегичевке, чувствуют нежную любовь друг к другу. «Соня очень тревожна, не отпускает меня, и мы с ней дружны и любовны, как давно не были», – сообщает он А.А. Толстой в декабре 1891 года. «Радость отношения с Соней. Никогда не были так сердечны», – пишет он Н.Н. Ге-сыну.
Но и между С.А. и В.Г. тоже налаживаются отношения. По крайней мере, деловые. Жена Толстого отправляет в его губернию вагоны с продовольствием. В это время Толстой продолжает работать над книгой «Царство Божие внутри нас», посылает ее рукопись Черткову, а затем просит вернуть для дальнейшей редактуры. Для надежности Чертков отправляет рукопись через С.А. И в ней вдруг опять вспыхивает злость против «разлучника».
Злое письмо С.А. к Черткову не сохранилось, но о его содержании можно догадаться по ответному письму. Она сетовала, что Чертков беспощадно эксплуатирует «утомленного нервного старика». Черткова это страшно обидело.
Письмо к нему С.А. и свой ответ ей он послал Толстому. Он хотел сделать его свидетелем явной несправедливости к нему со
«Вы правы, но и она не виновата. Она не видит во мне того, что вы видите…»
На самом деле многословный ответ Черткова был крайне неприятным. Он поучал жену писателя: «По отношению ко всему, что касается его лично, нам следует быть наивозможно точнейшими исполнителями его желаний». Он отказывал ей в праве разбираться в здоровье мужа: «Во Льве Николаевиче я не только не вижу нервного старика, но напротив того привык видеть в нем и ежедневно получаю фактические подтверждения этого – человека моложе и бодрее духом и менее нервного, т. е. с большим душевным равновесием, чем все без исключения люди, его окружающие и ему близкие». Наконец он прямо осуждал подругу Толстого: «…вы действуете наперекор желаниям Льва Николаевича, хотя бы и с самыми благими намерениями, вы не только причиняете ему лично большое страдание, но даже и практически, во внешних условиях жизни очень ему вредите».
Тоже обиженная, но чувствовавшая свою неправоту С.А. жаловалась мужу в Бегичевку: «Чертков написал мне неприятное письмо, на которое я слишком горячо ответила. Он, очевидно, рассердился на меня за мой упрек, что он торопит тебя статьей, а я и не знала, что ты сам ее выписал. Я извинилась перед ним; но что за тупой и односторонне понимающий всё человек! И досадно, и жаль, что люди узко и мало видят; им скучно!» Самому Черткову она ответила с холодным высокомерием: «…если я 30 лет оберегала его, то теперь ни у вас, ни у кого-либо уж учиться не буду, как это делать».
Фактически после появления Черткова Толстой был вынужден жить двумя семьями.
Его тяга к В.Г. подогревается еще и тем, что он не видит его каждый день, но всё время «чувствует». «Каждый день жду письма от вас, вижу вас во сне и думаю о вас беспрестанно. Что с вами? Отчего вы не напишете ни слова?.. Думаю, не огорчил ли я вас чем-нибудь, и не могу догадаться чем».
Это письмо от 27 сентября 1892 года. Но Чертков уже закусил удила. 1 октября он посылает Толстому длинное письмо с перечнем претензий к его семье. Он обвиняет ее в создании вокруг Толстого «придворной атмосферы»; пишет о «тяжелом впечатлении», которое возникает у последователей Толстого от знакомства с его семьей; он ябедничает Л.Н. на его любимую дочь Машу, не простив Маше отказа работать на него в качестве «агента».
И как же отвечает на это письмо Толстой? Создается впечатление, что С.А. была права, когда в 1884 году писала о «слепоте» мужа по отношению к Черткову. «Поша (Бирюков. – П.Б.) вчера был у нас и прочел ваше последнее письмо ко мне и говорит: какое хорошее письмо, как он правдив! А я ему говорю: а я только что про вас (про Пошу) думал: какой он приятный, мягкий, добрый человек! Он не поступается своими убеждениями, не подделывается и вместе с тем никого не оскорбляет, все его любят… И я в вас это люблю».
Это не могло не кончиться скандалом.
История с фотографией
В декабре 1894 года наиболее видные «толстовцы» – Чертков, Бирюков, Горбунов-Посадов, Трегубов и Попов – предложили Л.Н. сняться вместе с ними на групповом портрете в фотомастерской Мея. Как мог Толстой отказать? Это значило бы дистанцироваться от своих учеников и ревностных сподвижников даже в такой «мелочи». И он радостно согласился. Между тем это была не мелочь. Если бы снимок появился и был растиражирован, существование «толстовской партии» получило бы документальное подтверждение. Вряд ли Чертков, имевший связи с царской фамилией и высшими полицейскими чинами, не понимал этого.