Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы
Шрифт:
Учитывая сказанное выше, я хотел бы представить еще одну последовательность, которую можно рассматривать как шкалу религиозного опыта.
[Духовность – Религиозность]
1. «Большая трансценденция»
(причастность «мирам иным», в терминологии Достоевского):
религиозность в традиционном понимании, то есть признание —
а) существования Абсолюта – Бога или безличной Силы
и/или
б) загробной жизни.
2. Личный Бог и вечная жизнь
(жизнь после смерти, вечное бессмертие) —
конфессиональность (самоопределение
или
синтез нескольких традиций, построение «индивидуальной религии», конструирование собственной «лоскутной религии».
3. Христианство (Христос) – Христос – Богочеловек (Воплощение) – Воскресение Христово (Искупление).
4. Степень включенности в жизнь конфессии («церковность») – Евхаристия.
Я попытался в этой последовательности показать, каким образом совершается переход от более «слабых» форм религиозности к более явно выраженным. Конечно, повторяю, для самого человека «слабые» формы никогда не воспринимаются как слабые, наоборот, он чувствует в своей вере силу, дающую возможность жить и решать жизненные проблемы.
Квадратные скобки в первой строке связаны с тем, что понятия «духовность» и «религиозность» сложно развести, но сейчас мы этим вопросом заниматься не будем. Скажу только, что исходной точкой рассуждений для меня является такое понимание религиозности, при котором человеком признается существование Бога или Абсолюта (Высшей Силы), влияющего на его индивидуальную жизнь и на жизнь всего мира.
При этом, если человек позиционирует себя приверженцем традиционной конфессии, то мы можем говорить о его конфессиональном опыте. Венчает этот перечень христианство как индивидуальный опыт веры в Христа, признание Его роли в деле спасения человека и стремление жить по Его заповедям.
В приведенной схеме некоторые переходы имеют принципиальное значение. Чтобы облегчить ее восприятие, я остановлюсь на четырех шагах, с моей точки зрения, самых важных.
Но сначала поясню термин «большая трансценденция». Философский термин «трансцендентный» (от лат. transcendens – перешагивающий, выходящий за пределы) означает нечто, запредельное миру явлений и личному опыту. По Канту, трансцендентны Бог, душа, бессмертие, которые, будучи недоступными теоретическому познанию, доступны вере, опирающейся на постулаты разума. Таким образом, с философской точки зрения, трансценденция – это переход границ между двумя областями, в частности, из области посюстороннего в область потустороннего, из сферы природы и опыта в сферу надприродного, сверхъестественного, сверхчувственного.
Термин «большая трансценденция» (в отличие от малой или средней) был введен в научное обращение социологией религии во второй половине XX в., в частности, в работах немецкого ученого Томаса Лукмана.
«Большая трансценденция» – это опыт всего того, что не укладывается в мое представление о себе и о других, о своем глубинном «я», о жизни и ее цели, о вере, любви, добре и красоте. Это способность именно встретить, открыть новое, тотально противоречащее моему опыту, знаниям, убеждениям, религиозному пути, встретить то, что онтологически больше меня. В христианстве – это ошеломляющее открытие Благой Вести и Воскресения.
Теперь понятно, почему «большая трансценденция» – это первый шаг на религиозном
За этим шагом может последовать второй – персонализация индивидуального религиозного опыта, то есть переход от интеллектуальной догадки о существовании Бога к личной встрече с Богом-Личностью и появление опыта личного бессмертия. Далее схема разветвляется в зависимости от того, облекает ли человек свою веру в традиционные формы исторических религий (конфессий) или предпочитает выстраивать свой печворк – индивидуальную, лоскутную религию.
Самое важное значение для нас имеет третий шаг – встреча со Христом, которая всегда носит индивидуальный характер. Здесь возможны две принципиальные позиции. С точки зрения первой, в Евангелии самое большое значение имеет морально-педагогическая составляющая, учение и проповедь Христа, то есть совокупность высоких моральных норм, которая является центром Нового Завета. Такое понимание Евангелия можно назвать нравственно-центрированным. С точки зрения мистического понимания, центр Евангелия и всей христианской жизни – Воскресение Христово, Пасха, победа над смертью и торжество вечной жизни.
И, наконец, четвертый шаг – признание Христа не только великим Учителем жизни, но воплотившимся Богом, моим Спасителем. В этой ситуации рождается понимание того, что полнота христианской жизни присутствует в таинстве Евхаристии – высшей для христианина возможной форме соединения с Богом.
Теперь мы можем вернуться к обсуждению понятия «кризис». Используя введенные выше понятия, можно определить религиозный кризис как ситуацию, когда «внутренняя когеренция» человека, то есть, во-первых, его «индивидуальная догматика», во-вторых, его способность решать жизненные задачи, наконец, в-третьих, использование им религиозного языка, религиозных понятий в их конкретных значениях претерпевают значительную трансформацию.
Это значит, в частности, что если для данного человека речь не идет о тотальной потере религиозности, то, скорее всего, он будет делать одну из трех вещей:
а) переосмыслять традиционное понимание религиозных концептов;
б) придавать концептуально-религиозный смысл тем понятиям, которые ранее в традиции воспринимались более нейтрально, например, таким, как философские понятия («разум», «жизнь», «любовь» и т. д.);
в) использовать концепты, которые сам индивидуум воспринимает как религиозные, хотя в традиционном понимании они не имеют никакого отношения к религии и духовности (именно это происходит сегодня в молодежных субкультурах, где религиозные черты может приобретать увлечение спортом или модой).
Безусловно, религиозный кризис чаще всего вызван субъективными обстоятельствами жизни человека. Это происходит, например, когда мы говорим о религиозном обращении или, наоборот, о потере религиозного чувства, потере религиозной веры. Но для конкретного поколения кризис часто определяется конкретными объективными факторами, например, значительными социальными сдвигами или потрясениями. Другими словами, религиозный кризис поколения тесно связан с индивидуальными кризисами: не только для отдельных людей, но для целого поколения возникает необходимость конструирования новой системы ценностей, в которой найдется место вере.