Лев Троцкий

Чернявский Георгий Иосифович

Эти определения Троцкий заменил своими. Дескать, книга Истмена «лишена политической ценности», автор подходит к политической жизни в СССР без серьезного критерия, чисто психологически, произведение сооружено им на недостаточном фундаменте. Это были отговорки, которые члены Политбюро сочли недопустимыми. [952]

После долгих и трудных споров Сталин почти полностью добился своей цели.

В журнале «Большевик» была опубликована подборка материалов с предисловием «От редакции», написанным, скорее всего, генсеком. [953] В нем саркастически говорилось о «богатой» политической литературе в стане врагов революции, которую породила дискуссия о троцкизме (так теперь трактовалось то, что еще совсем недавно скромно именовалось «литературной дискуссией»!). Далее следовали заявление Троцкого «По поводу книги Истмена «После смерти Ленина»» [954] и письмо Крупской

«Издательству «Sunday Worker»». [955] Заявление Троцкого, будучи лишь незначительно сдержаннее предисловия, представляло собой смесь фактов и вымыслов. Троцкий заявлял, что Ленин не писал завещания, пытался убедить, что последние письма Ленина содержали только «советы по организационным вопросам», которые Тринадцатый съезд воспринял с величайшим вниманием и сделал выводы в соответствии с существовавшим положением. В то же время автор давал понять, что его заявление носит вынужденный характер. Он, мол, не собирался ни читать «книжку» Истмена, ни реагировать на нее, но «ближайшие товарищи» сочли, что «мое молчание может оказать косвенную поддцержку книжке, полностью направленной против нашей партии». И далее шли острые высказывания, неискренность которых можно было бы объяснить предыдущей ссылкой на мнение «ближайших товарищей». «Книжка его может сослужить службу только злейшим врагам коммунизма и революции, являясь, таким образом, по объективному своему смыслу, контрреволюционным орудием» — так завершалось это лицемерное заявление. Подобным было и письмо Крупской, объявлявшей книгу Истмена набором сплетен. Появление этих документов было триумфом Сталина, означавшим новое ослабление позиций Троцкого.

952

Там же. Л. 137–138.

953

Большевик. 1925. № 16. С. 66.

954

Там же. С. 67–70.

955

Там же. С. 71–73.

В следующие годы Троцкий неоднократно давал понять, что его заявление против книги М. Истмена не носило искреннего характера, хотя прямо никогда этого не произносил. Более того, Троцкий пытался оправдать свое тогдашнее поведение. Находясь в ссылке в Алма-Ате, в ноябре 1928 года он послал письмо некоему Николаю Ивановичу, [956] который спрашивал об Истмене. Троцкий дал высокую оценку журналисту и утверждал, что всем поведением Истмен доказал свое политическое бескорыстие.

956

Речь не может идти о близком к Троцкому оппозиционере Николае Ивановиче Муралове; тот не был настолько наивен, чтобы запрашивать Троцкого о его позиции по отношению к М. Истмену. Кто был на этот раз адресатом Троцкого, установить не удалось.

Тем временем Истмен, получивший полный текст «Письма к съезду» Ленина, передал его для публикации в газету «Нью-Йорк таймс», где оно появилось 18 октября 1926 года, что в очередной раз привело Сталина в ярость. Троцкий же теперь полностью оправдывал эту публикацию. «Заявление Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его от партии и рабочего класса». Свое поведение в 1925 году Троцкий явно, но несостоятельно оправдывал. Тот факт, что он поддался сталинскому давлению, объяснялся неким решением «руководящей группы оппозиции». Другого пути, мол, тогда не было. [957]

957

РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 2. Ед. хр. 96. Л. 148–149.

Все это проникнутое самооправданием письмо может вызвать лишь горькую улыбку сожаления. Оно свидетельствует, насколько этот действительно выдающийся деятель оставался мелочным и попросту лживым, когда речь шла о его политическом реноме и интересах дела, которому он посвятил себя. Ведь в 1925 году не было никакой «руководящей группы оппозиции», которая могла бы принять какое-либо решение, не было и самой оппозиции, от имени которой выступал Троцкий, что же касается Истмена, то речь шла не о бросаемой на него «тени», а о прямом оскорблении. Все свои поступки в это время Троцкий совершал на основании собственного тактического расчета, который пытался в будущем оправдать неким фиктивным коллективным решением.

Нащупывание контактов

Почти сразу после Четырнадцатого съезда партии, на котором Каменев, Зиновьев и их сторонники потерпели поражение, Троцкий начал поиск контактов с ними. Он продолжал относиться к ним по-прежнему, считая их карьеристами, теоретически мало компетентными и слабыми в организационном отношении. Со своей стороны, бывшие сталинские соратники смотрели на Троцкого подозрительно и завистливо, считая, что он остается претендентом на высшую власть и в случае ее достижения не будет делить с ними добычу. Однако и Троцкий с небольшой группой близких деятелей, и Зиновьев с Каменевым сочли возможным пойти на контакт, вначале осторожный,

затем более прочный для борьбы против сталинского диктата. Важным мотивом оставалось стремление вернуть себе высшую власть в качестве главных преемников Ленина.

В то же время после разрыва с Зиновьевым и Каменевым Сталин начал маневрировать, чтобы предотвратить возможный их блок с Троцким. В марте 1926 года Бухарин и Сталин встречались с ним, вели разговоры о возобновлении совместной работы. Троцкий заявил, что готов к сотрудничеству, но выражал недоумение по поводу предпринимаемых при этом закулисных маневров. [958]

Формально Троцкий продолжал работу на трех постах, куда был назначен после снятия с должности наркомвоенмора. Однако, учитывая их незначительность и энергию, сочетавшуюся с широкой осведомленностью Льва Давидовича, справлялся он с текущими вопросами легко, сосредоточив основное внимание на публицистической работе.

958

Письмо Троцкого Серебрякову // Большевистское руководство: Переписка. 1912–1927. С. 324–325; Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 1. С. 188.

Его интересовали международные и внутренние проблемы, но в первую очередь вопросы, связанные с состоянием мировой экономики и политики, прочностью мирового капитализма, положением в европейских странах. Он опубликовал брошюру «Европа и Америка», куда поместил две речи, в которых развивал идею Соединенных Штатов Европы, теперь мотивируя ее недосягаемым материальным перевесом США над европейскими странами, исключавшим для капиталистической Европы возможность хозяйственного подъема и возрождения. Американский капитализм революционизирует Европу, был убежден Троцкий. Выход из тупика он видел только в пролетарской революции и устранении таможенных перегородок, в создании социалистических Соединенных Штатов Европы, которые вступили бы в федеративное объединение с СССР. [959]

959

Троцкий Л. Европа и Америка. М.-Л.: Госиздат, 1926. С. 45–46, 54.

Чуть ли не восторженно звучали оценки современного американского капитализма, что ранее не было свойственно Троцкому. Он предрекал мощный хозяйственный расцвет Америки, основанный на развитии серийного производства. «К числу этих стандартизированных предметов потребления относятся между прочим детская коляска и гроб. Так что американцы рождаются в стандарте и умирают в стандарте. Я не знаю, удобнее ли это, но это дешевле на 40 %», а европейские страны в смысле займов «стоят в очереди у окошка дяди Сэма». [960] В условиях, когда официальная пропаганда наращивала усилия по обещанию социализма в одной стране, эти печатные выступления выглядели подозрительно на фоне прошлых критических выступлений Троцкого.

960

Троцкий Л. Европа и Америка. М.-Л.: Госиздат, 1926. С. 45–46, 54.

В самом же Политбюро, членами которого оставались Троцкий и Зиновьев, изменения в их взаимоотношениях вначале могли быть видны разве что под микроскопом. Если раньше Зиновьев и Каменев нападали на Троцкого с остервенением, достойным лучшего применения, и получали столь же нелицеприятные ответные колкости, то теперь нападки смягчились, а затем прекратились. Между ними происходили неофициальные встречи с выяснением позиций без взятия обязательств. Результатом становились публичные заявления, но и они были облечены в эзопову форму. Уловить их смысл могли только весьма искушенные деятели.

Вначале возможности для сближения с теми, кого называли «новой оппозицией», стали ощущаться в сходной аргументации на заседаниях Политбюро. Почувствовав, что Зиновьев и Каменев постепенно приближаются к его позиции о необходимости форсированного промышленного развития СССР, Троцкий стал еще активнее настаивать на индустриализации.

Он использовал для этого все заседания, где рассматривались хозяйственные вопросы. 11 января 1926 года, то есть через полторы недели после окончания Четырнадцатого съезда, Троцкий заявил, что червонец, то есть твердая валюта, нужен не сам по себе, а как инструмент социалистического строительства, что именно промышленность должна играть ведущую роль в народном хозяйстве, тогда как Бухарин и стоявший за его спиной Сталин продолжали настаивать на первоочередном внимании к сельскому хозяйству, а Каменев и Зиновьев сочувственно прислушивались к словам Троцкого. «Выход из кризиса, — говорил он, буквально вдалбливая одну и ту же терминологию в сознание участников, — в энергичном форсировании экспорта, в переработке импортных планов под углом зрения индустриализации, в уплотнении бюджета под углом зрения индустриализации и в ясной и отчетливой директиве всем плановым и хозяйственным органам, что разрешение кризиса и предупреждение его… в лозунге «тверже шаг в сторону индустриализации»». [961] Термин «индустриализация» был повторен три раза подряд.

961

Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) 1923–1938 гг. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 1. С. 580.