Лев в долине

Питерс Элизабет

– ...благородно взять на себя вину за преступление, которого ты якобы не совершал? Прощай, Рональд! – И она гневно отвернулась, словно собираясь вернуться в дом.

– Подожди, Энид! Чего ты хочешь?

Энид резко обернулась на месте, глаза ее полыхнули.

– Чего я хочу? Что ж, слушай. Ты должен явиться к командиру полка и сказать правду! Постарайся, чтобы тебе поверили.

– Моя дорогая...

– И не называй меня своей «дорогой»!

– Прости... Но так трудно молчать о чувствах, переполняющих сердце! Клянусь, Энид, я выполню твое требование. Но

сперва я должен отыскать брата. Я ищу его день и ночь, не брезгуя местами, которые стыжусь упоминать в присутствии дам... Но он всегда исчезает у меня из-под носа. Ужасно боюсь, что он совершит что-нибудь непоправимое, что до меня дойдет весть о трупе, выуженном из Нила или подобранном в каком-нибудь мерзком притоне...

Он поперхнулся и закрыл лицо руками. Однако Энид осталась невозмутима.

– А ты не бойся, Рональд, – произнесла она холодно. – Вернее, не питай напрасных надежд. Я жду тебя с документом, подтверждающим, что твой брат признан невиновным.

– И что тогда? – Он поднял голову. В глазах у него стояли слезы. – Что тогда, Энид?

– Я ничего не обещаю, – проговорила она дрожащим голосом. – Но тогда ты можешь прийти.

– О, Энид!.. Я приду! Дорогая моя Э...

Девушка юркнула в дом, захлопнув дверь перед носом кавалера. Дверь вряд ли остановила бы Рональда, не окажись на его пути моего дорогого супруга.

– Нет-нет, – проворковал Эмерсон тоном, который легковерные на свою беду принимают за признак добродушия и симпатии. – Если вы запамятовали, я вам напомню: джентльмен не навязывается леди, ежели та не жаждет его знаков внимания. У нас тут с приличиями строго, знаете ли.

– Она жаждет! – возразил Рональд, лихорадочно сверкая глазами. – Еще как жаждет! Вы не знаете Энид, профессор! Она всегда меня оскорбляла. Это повелось с самого детства. Так она демонстрирует свое расположение.

– Какой экстравагантный способ! Никогда о таком не слыхивал.

– Надеюсь, меня поддержит миссис Эмерсон. – Рональд оглянулся, по лицу его гуляла дурацкая улыбка. – Вы ведь знаете, миссис Эмерсон, что некоторые молодые особы обожают мучить тех, кого любят. Точно так же Энид обращается с Дональдом. Вы наверняка были тому свидетельницей.

– Будь у меня возможность наблюдать их вдвоем, я бы непременно обратила на это внимание, – ответила я не очень любезно. Этот нахальный юнец явно считал меня своей союзницей. – А теперь, мистер Фрейзер, рискуя показаться невежливой, я предлагаю вам удалиться.

Рональд округлил глаза:

– Что ж... Я убедился, что Энид в безопасности. Отныне у меня одна забота – мой брат, мой бедный, страдающий брат. Энид всегда принимала его сторону. Она нежна с ним, как сестра. Он совершил дурной поступок, но уже понес суровое наказание. Теперь я должен найти его и вернуть домой. Мы вместе будем отражать невзгоды, на которые так щедра жизнь. Мне бы только с ним поговорить! Я бы напомнил ему о счастливых днях детства, о наших невинных играх, о том, как мы прятались на заре в камышах, наблюдая за птицами...

– Нет, это невыносимо! – простонал Эмерсон как бы про себя. – Сначала

он блеет, как овца, всхлипывает и пускает пузыри, потом что-то лепечет про детство и про птичек, причем не стесняется самых затасканных, слюнявых штампов! Спокойной ночи, мистер Фрейзер. Скатертью дорога!

Даже Рональд Фрейзер не сумел бы превратить этот афронт в обычное вежливое напутствие. Однако все же попытался: наклонившись к моей руке, он прочувственно поблагодарил за приют, который мы предоставили его нежной, хрупкой крошке...

Услышав последнюю фразу, Эмерсон не выдержал и перешел от слов к делу. Если бы не проворство молодого человека, его бы оторвали от земли и швырнули на седло, как куль.

Когда Рональд Фрейзер умчался прочь, Эмерсон гневно потребовал, чтобы Абдулла наконец запер ворота.

– Если сюда еще кто-нибудь сунется, целься в голову и жми на курок, – распорядился мой ненаглядный, после чего вспомнил обо мне: – Долго ли до ужина, Пибоди? Я чудовищно проголодался.

– Да, денек получился хлопотный. Сядь, Эмерсон, и выпей-ка еще чаю. Я мигом вскипячу воду.

– Нет уж, предпочитаю виски. Составишь мне компанию, Пибоди?

– Да. А куда все подевались?

– Фрейзер – наш Фрейзер, – наверное, бездельничает где-нибудь в укромном уголке. – Эмерсон подобрал искалеченное кресло и подверг его внимательному осмотру. – Ножка сломана... Далась этим братцам наша мебель!

– И не говори, Эмерсон!

– Юная особа, если я хоть немного разбираюсь в юных особах, безутешно льет слезы в своей комнате. Надо сказать, любимое занятие юных особ в состоянии душевного смятения... Не знаю, говорил ли я тебе, Пибоди, что одна из причин, почему я тебя обожаю, – это твоя склонность дубасить кого ни попадя зонтиком, вместо того чтобы упоенно рыдать в подушку. Привычка заливаться слезами крайне действует на нервы.

– Совершенно с тобой согласна, Эмерсон. Значит, нам осталось проверить, что делает Рамсес, и спокойно...

– Я здесь, мама! – крикнул Рамсес, выскакивая из дома с бутылкой виски и рюмками на подносе. Вручив поднос Эмерсону, он продолжил: – Я все слышал через трещину в двери, но не показывался, чтобы не прерывать вашу интересную беседу. Но раз я здесь, мы можем обсудить все последствия недавнего разоблачения и их значение для главной беспокоящей нас проблемы. Я имею в виду, конечно...

– Господи, Рамсес! Значит, в дополнение к остальным твоим проказам, ты еще и шпионишь? – вскричала я. – Подслушивать под дверью недостойно.

– Зато как полезно! – возразил Рамсес, подавая Эмерсону рюмку. Его никогда не покидает надежда, что отец по рассеянности нальет и ему рюмочку, а я по рассеянности позволю выпить. Вероятность, что то и другое произойдет одновременно, крайне мала, но Рамсес давно познакомил меня со своим девизом – «Попытка не пытка».

В этот раз его опять ждало разочарование. Эмерсон протянул рюмку мне.

– Не пойму, – сказал он задумчиво, – как Рональд Фрейзер догадался, что его пассия находится у нас. Он не показался мне человеком больших умственных способностей.