Левая рука тьмы (сборник)

Ле Гуин Урсула Кребер

Здесь граница проходила по Эю, маленькой, но бурной реке, питаемой ледниковыми водами, подобно большинству рек Великого Континента. Пройдя несколько миль на юг, я нашел мост, связывающий два небольших поселка: Пассерар в Кархиде и Снувенсин в Оргорейне. Они сонно смотрели друг на друга через шумный Эй.

Стражники с кархидской стороны спросили только, собираюсь ли я вернуться сегодня, и пропустили меня. Но на оргорейнской стороне мне заявили, что мои документы изучаются инспектором. Он делал это в течение часа, потом сказал, что паспорт мне вернут утром, и дал мне разрешение на ночлег и еду в сотрапезничестве

в приемном доме Снувенсина. Еще час я провел в этом доме, пока управляющий читал мои бумаги и проверял подлинность разрешения, позвонив инспектору сотрапезнической пограничной станции, откуда я только сейчас пришел.

Я не могу точно определить значение орготских слов, которые перевожу, как «сотрапезник», «сотрапезничество». Первоначальное их значение — «питаться вместе».

Сейчас они включают в себя все национальные правительственные институты Оргорейна, от самого государства, через тридцать три района, до отдельных поселков, ферм, шахт, фабрик и так далее. «Сотрапезничество» может означать господствующую верхушку или любую власть. Сотрапезники — это обычно те тридцать три главы районов, которые составляют правительство, «Великое сотрапезничество Оргорейна», законодательное и исполнительное. Но это слово может означать также граждан, сам народ. В своеобразном отсутствии различия между общим и частным применением этого слова, в использовании его для обозначения как целого, так части, в этой неточности и заключается его главное значение.

Наконец мои документы и мое присутствие были одобрены, и я получил возможность впервые поесть после раннего завтрака. Это была похлебка из кадика и ломоть хлебного яблока. Несмотря на свою официальность, Снувенсин был всего лишь маленьким поселком, погруженным в деревенскую апатию.

Сотрапезнический приемный дом был меньше своего названия. В его гостиной стоял один стол, пять стульев и не было огня.

Пищу приносили из деревенского трактира.

Остальное помещение занимала спальня: шесть кроватей, масса пыли и немного плесени. Поскольку все снувенсианцы, по-видимому, сразу после ужина ложились спать, я поступил так же. Уснул я в такой совершенно деревенской тишине, что в ушах звенело. Спал я около часа и проснулся в кошмаре взрывов, вторжения, убийств и пожаров.

Похоже было на дурной сон, в котором вы бежите по темным улицам, а встречные не имеют лиц, дома за вами вспыхивают и кричат дети.

Окончательно я пришел в себя в открытом поле на сухой стерне у черной ограды. Тускло-красный лунный полумесяц и несколько звёзд, виднелись сквозь разрывы облаков над головой. Ветер был жгуче холодный, и возле меня в темноте виднелось что-то большое, похожее на амбар, или сарай, за ним в воздух поднимались струйки искр.

Я стоял босиком, без хлеба и плаща, но узелок был со мной. В нем была не только запасная одежда, но также рубины, деньги, документы и ансибл. Во время путешествия я спал на нем, как на подушке.

Очевидно, даже в кошмаре я схватился за него. Достав башмаки, брюки и зимний, подбитый мехом хеб, я оделся в холодной, темной тишине, а в полумиле от меня догорал Снувенсин. Я побрел в поисках дороги и скоро нашел ее, а с нею и других людей.

Все они были беженцами, подобно мне, и не знали, куда идут, я последовал за ними. В пути я узнал, что Снувенсин пострадал от набега из Пассерара.

Нападающие

ударили, подожгли и отступили. Борьбы не было. Но вот впереди вспыхнул свет. Сбежав с дороги, мы смотрели на караван из двадцати грузовиков, шедших на предельной скорости в сторону Снувенсина.

Со свистом колес, повторяющимся двадцать раз, караван прошел мимо, и снова вернулись тишина и тьма.

Скоро мы добрались до коммунального фермерского центра, где нас задержали и допросили. Я хотел было присоединиться к группе, с которой шел, но безуспешно.

Всех, у кого не было документов, и меня, как чужестранца без паспорта, отделили от толпы и увели на ночь в большой склад — обширный каменный подвал с одной дверью, запертой за нами, и без окон. Время от времени дверь открывалась и новые беженцы появлялись в сопровождении полицейских, вооруженных гетенианскими ультразвуковыми ружьями. Когда дверь закрылась, стало совершенно темно. В глазах плавали радужные пятна. Было холодно, пахло пылью и зерном.

Ни у кого не оказалось фонарика.

Всех этих людей, подобно мне, набег застал в постели. Было несколько буквально нагих, другие делились с ними одеялами, но в Оргорейне лучше не иметь одежды, чем документов.

Они сидели порознь в этой огромной пыльной яме в полной тьме. Иногда двое начинали негромко разговаривать, но не было никаких жалоб.

Я слышал, как слева от меня кто-то говорил:

— Я видел его на улице перед самой моей дверью. У него была разбита голова.

— Тиенна сказал, что они не из Пассерара, а из домейна Оверд, приехали на грузовиках.

— Но между Овердом и Снувенсином нет вражды.

Они не понимали и не жаловались, не говоря уже о протесте, когда их закрыли на ночь в холодном складе. Они не понимали, что с ними происходит. Мало-помалу шепот затихал. В темноте слышался лишь плач ребенка.

Когда дверь снова отворилась, в глаза ударил яркий солнечный свет. Я механически пошел за остальными, не осознав сначала, что меня зовут, и не узнав своего имени: орготы могут произносить звук «л».

Кто-то с перерывами выкрикивал мое имя с момента открытия дверей.

— Пожалуйста, сюда, господин Ай, — сказал человек в красном.

Я перестал быть беженцем. Меня отделили от тех безымянных, с которыми я брел ночью по дороге и чей испуг я разделял в темном складе.

У меня было имя, я существовал.

Какое невероятное облегчение! Я с радостью пошел за человеком в красном.

Контора местного сотрапезничества фермерского центра была в смятении, но и у чиновников нашлось время заняться мной и извиниться за неудобства прошлой ночи.

— Если бы только вы не решили проходить через сотрапезничество Снувенсин, — жаловался один толстый инспектор, — если бы вы избрали обычный путь!

Они не знали, кто я и почему со мной надо обращаться по-особому. Их невежество было явным, но какая разница для меня?

Дженри Ай, посланника, надо было принимать с почетом, и они так и поступили.

В полдень я уже направлялся в Мишпори в экипаже, предоставленном мне в распоряжение сотрапезническим фермерским центром Восточного Хомсвашемп, район восемь. У меня был новый паспорт, разрешение пользоваться всеми приемными домами в дороге и телеграфное приглашение Мишпорского Первого Сотрапезничества, районного комиссара дорог и портов Ута Шусгиса.