Левиафан. Черное Солнце
Шрифт:
Одновременно все открылось третьей вершине треугольника – женщине, которую один знал как Ниссу, а другой называл Фавной. Но то были лишь второстепенные, ничего не значащие воплощения. Истинная суть этой женщины, эоны назад порожденная Черным Солнцем по воле Творца, носила иное имя. Ее звали Тиамат.
Теперь каждый из них знал, что Карн – не Левиафан. Они – Левиафан, все трое, вместе. И никакое Сердце Хрунгнира не нужно им, чтобы использовать свою силу. Карн понял это, едва покинув Гелиополис,
Однако он недооценил силу артефакта, рожденного в ту эпоху, когда Творец еще был жив и бродил по земле среди смертных. Волна энергии, высвобожденная из уничтоженного Сердца, раскатилась по Вселенной, обратив в прах сотни галактик. Карна и Мидаса, что шел за ним по пятам, эта волна оглушила, лишила сил и выбросила в средневековье их временного витка. Парень, державший Сердце в руках в момент его гибель, получил столь сильный удар, что начисто лишился памяти.
Но теперь память вернулась к ним, и они, ошеломленные, обменивались пустыми взглядами, будучи не в силах собраться с мыслями. Почему Творец разделил Левиафана на три осколка? Они этого не знали, они были отнюдь не всеведущи. Но осколки пробудились, едва на просторах Вселенной родилось зло, ставшее угрозой всему сущему.
Левиафан – последняя линия обороны, он был создан Творцом на случай, если Ангелы, его Дхиан-Коганы, окажутся бессильны, а он сам по каким-то причинам не сможет защитить свое творение. Такой случай настал, и вновь они не знали – почему. Почему так произошло, почему их создатель не с ними, почему он… мертв?
Левиафан призван защищать все расы, земные и небесные, богов и смертных, все многообразие жизни во Вселенной. Но Серые сотворили в своем времени мир, где нет различий, где все равны и все – одно. А потом они двинулись на завоевание других временных пластов и стали представлять опасность для жизни. Для той жизни, какой ее задумал Творец. Жизни разной, не всегда простой, зачастую – пугающей, непонятной, даже чудовищной…
Они стояли, взявшись за руки, еще очень и очень долго. Они осмысливали то, что узнали о мире и о себе. Это могло бы сломить любого, даже Левиафана и… о да! Теперь стало понятно, почему их трое. Так никому не придется нести эту ношу в одиночку, они разделят ее поровну. И потому – не сломаются.
Они стояли, взявшись за руки, в кругу черного света под сенью светила, что сияло в тот день, когда Творец решился на Великую Работу. Здесь было тепло и тихо, космическая пустота, сгустившись под их ногами, образовала ровную твердую поверхность. За пределами треугольника, вершинами которому служили их тела и души, разлилась бархатная темнота, и среди этой темноты можно было разглядеть едва тлеющие крупицы
– Вряд ли все должно было случиться именно так, – голос Карна стал глубже, сильнее. Он будто постарел на века, тысячелетия, и это пошло ему на пользу.
– Вряд ли, – согласился Мидас, тепло посмотрев на друга, который, как оказалось, ему больше, чем друг. – Но вы, смертные, вечно все усложняете.
Они рассмеялись, высоко и раскатисто, так под Черным Солнцем когда-то смеялся только Творец.
– Теперь все равно, – Тиамат посмотрела на Карна, потом на Мидаса. Ее голос тоже изменился, это уже не была ни Нисса, ни Фавна. – Но, наверное, нам всем нужно было пройти этот путь. Чтобы понять, для чего.
Для чего – что? Каждый из них знал ответ на этот вопрос, хотя до Пробуждения они все задавали его себе по тысячи раз на дню. И на многие другие вопросы они тоже теперь знали ответы. Например, Карн, наконец, понял, каким вменяемым родителям в XXI веке пришло бы в голову назвать сына – Карн? Ответ – никаким. Не было у него родителей, а смутные воспоминания – лишь подпрограмма, чтобы очередное воплощение могло гармонично вписаться в общество своего времени.
Так было с каждым из них. И все же они по-прежнему оставались сами собой. Карн был смертным, Мидас – богом, а Тиамат… Тиамат всегда была ребенком двух миров, Ра и Дуата.
– Что ж, похоже, у нас есть враг, с которым нужно разобраться, – с этими словами в нечеловечески-зеленых глазах вспыхнуло чувство, которое было чуждо двум ее последним воплощениям. Это была жажда битвы.
– И мы знаем, где этого врага искать, – теплая улыбка на лице Мидаса плавно трансформировалась в хищный оскал. Древний бог прикусил губу и с вызовом посмотрел на Карна.
– Тогда чего мы ждем? – парень невозмутимо пожал плечами и Черное Солнце озарило Сердце Вселенной столь яркой вспышкой, что ее увидели все, кто обладает истинным зрением. Во всех мирах и во всех временах.
В том числе ее увидел человек, который упорно продолжал называть себя человеком, хотя давно перестал им быть. Он левитировал в нескольких сантиметрах над черной поверхностью монолитного куба, который представлял собой самую мощную вычислительную машину, когда-либо созданную живым существом. Эта машина была названа в честь своего прародителя, интегральные схемы которого легли в ее основу.
Логрис.
(Не) человек открыл глаза. Это существо уже забыло, что такое эмоции, но увиденное в моделированном прогностическом трансе, заставило уголки его тонких безжизненных губ слегка приподняться.
– Он идет, – проговорило существо бесцветным голосом. – Готовьтесь.