Левиафан. Пути Древних
Шрифт:
– Тогда у тебя тоже не было правой руки? – вмешалась Сирона. Девушка непроизвольно положила руку на сакс, когда Мидас подошел к Карну, и все еще держала ладонь на рукоятке боевого ножа.
– А у него? – Гуннар ткнул пальцем в сторону Карна. – У него ведь были глаза, не так ли?
– Вы как Тюр и Хёд, честное слово, – проговорил Регин, совсем невесело улыбнувшись. – Не поймите неправильно, я не сомневаюсь в ваших талантах, да только…
– Это не важно, – теперь настал черед Всеотца перебивать. Его слова прозвучали на пределе слышимости, но каждый уловил их суть, и каждый обернулся к древнему богу.
– Они пройдут свой путь, либо не пройдут его, и не важно, сколько у них при этом рук или глаз, – констатировал Один. Его последующие слова заставили всех замолчать и еще многие часы после того, как он закончил, никто не проронил ни слова. – Я расскажу, как пройти в Хельхейм, но лишь потому, что Карном и Мидасом движет любовь. Я вижу – она даст им шанс. Но вы – никто из вас не пойдет с ними. С ними вообще никто не пойдет. Они дойдут до Хельхейма вместе. Или умрут поодиночке.
Мидас фыркнул. Скорее просто из пьяной гордости, ведь он отлично понимал – нет в словах Всеотца ни капли пафоса. Он говорил как есть, и если кому-то его речи казались высокопарными – это сугубо их проблемы. Хотя, надо думать, здесь таких не было.
Карн вновь отвернулся к стрельчатому окну, определив направление отнюдь не по одному лишь сквозняку. Живые объекты и неживые, все они лучились перед ним непередаваемой словами пестротой красочных фейерверков. «Цвет из иных миров»?Отнюдь, в отличие от лавкрафтовского этот цвет был вполне себе земным, и Карну еще только предстояло разгадать его тайны.
Любопытно, ведь примерно также он видел мироздание, когда был Левиафаном. Был… Тоже интересный вопрос, который еще предстоит вызнать у Всеотца в свое время. Ведь сейчас сила Карна едва ли составляет десятую долю той мощи, которая разлилась по его телу, разуму и душе во время единения с Сердцем Хрунгнира. Но Сердца больше было с ним, куда оно делось – непонятно. Он помнил все свое путешествие, начиная с битвы в Гелиополисе, кроме того момента, как попал в это время. Мидас почему-то тоже этого не помнил.
Внезапно парень подумал, что до этой безумной ночи окружающий мир был совсем другим. Он был Беленом, Мидас – Аудуном. А теперь о том, что он почти два месяца ходил в шкуре притена, напоминают лишь татуировки. Нин – раздвоенная ветвь, нгител – убийца, и конечно – то могучее существо, что распласталось по его спине вдоль позвоночника. Олан, которому зверь привиделся в неугасимом пламене, не ведал о его происхождении. Да и Белен не ведал. Зато Карн мог точно сказать – это Левиафан.
Он ведь отравился в этот путь ради Ниссы, хотя даже не знал, можно ли вернуть ее. Теперь точно знает – можно. Но чего это будет стоить и сумеет ли он пройти этот нелегкий путь до конца? Да, рядом с ним Мидас, один из величайших богов нового мира. Но Мидас, как и он сам, утратил большую часть своих сил, как и свою правую руку. Слепец и калека, отличная партия.
Фригийский царь чувствовал тоже самое, хотя не терял памяти и жил среди нордманов, даже во сне не забывая о том, кто он есть и зачем пришел сюда. Но минувшая ночь и его мир не оставила в стороне, нещадно перекроив его до самого основания.
Мидас узнал, что Карн вовсе не предавал его. Оказалось, что Карна самого предали. Земные боги использовали их обоих. Мотивы их нетрудно понять,
Они оба были опустошены, хотя должны были сиять от счастья. Нисса и Фавна, по словам Одина, не ушли навеки, их можно вернуть, они в Хельхейме. И пусть туда никто никогда не пробирался, пусть оттуда нет возврата, сам Всеотец сказал, что у них есть шанс. Древнейший из богов сказал это.
Карн хмыкнул, вспомнив, что зарекся доверять богам. Коннстантин с Бедой, оказавшиеся Лугом и Кернунном, лишь подтвердили верность этого решения. Конечно, и у них были свои мотивы, и их тоже можно было понять. Вот только принять – едва ли.
После безумия ночной схватки, когда память вернулась к нему, он не знал, как описать свое состояние. Не знал и сейчас – толи наконец вынырну из воды, толи наоборот – долго брел в спертом мареве пустыни и, узрев вожделенный оазис, рухнул в него, ощутив каждой клеточкой тела, как покров ледяных вод смыкается над головой. Его жизнь снова распалась на две части – до и после. И он не понимал, какая из этих частей была лучше.
Ложь. Конечно, он понимал. Лучше та часть, где у него есть шанс вернуть ее.
Карн обернулся. Он не мог видеть убранство комнаты Олана, в которую они пришли, чтобы поговорить подальше от несведущих глаз, но не сомневался – третий этаж арбротского броха изменился до неузнаваемости. В нем больше не было жизни, ибо его хозяин покинул этот мир, а вместе с ним ушло неугасимое пламя, что пылало внизу в каменном очаге.
Они могли собраться в крепости Гволкхмэя, тот не посмел бы отказать Коннстантину, пусть даже остальные вызывали у него серьезные сомнения. Вот только крепость Арброта была деревянной, а после минувшей ночи почти все, что могло гореть, обратилось пеплом.
После жестокой сечи, продолжавшейся до рассвета, нордманы (которых притены продолжали упорно называть фоморами – демонами из древних легенд) встали лагерем к северу от сожженного города. Коннстантин приказал остаткам арбротской дружины увести выживших к Форфару и оттуда выслать гонцов к Перту и на север.
К притенам пришла война, два мира столкнулись, хотя им суждено было встретиться много позже и при совсем иных обстоятельствах. Но историю не обмануть, а свершенного – не отнять. Карн знал, к чему это приведет.
Мидас оставил своих людей, назначив вместо себя Олава Гейрстад-Альва, амбициозного вестфольдца, что прошел с ним весь путь от Тёнсберга. Олав был харизматичным воином, охочим до славы и крови в равной степени. Он с радостью принял командование объединенного войска нордманов, укрепился к северу от города, перевез туда корабли и послал один обратно – в Ставангер за подкреплением.
Остановить их было невозможно, только истребить всех до одного. Но Мидасу уже было плевать, после боя он, истекая кровью и слепой яростью, вошел в горящий хмельной зал и выволок оттуда бочку притенской кромы, которую уже, кстати сказать, допил. Теперь всем было плевать на нордманов и притенов. И даже на то, что эти кровавые события приведут к геноциду последних.