Левый автобус и другие веселые рассказы
Шрифт:
– Сдаем денежки! Агосьянцу на свадебный подарок.
– А кто женится? – не поверила взмыленная Раиска.
– Как кто? Агосьянц.
Ну, Пушкина вы читали. Гоголя опять же. Что повторяться. Даже если эти фразы все равно пришли на ум. Эти две ведьмы даже не поинтересовались, на ком женился Агосьянц, так были потрясены. Раиска показала Муре Козырь язык и помчалась под крыло к своему Гроссмайеру. А Мура Козырь, конечно, затосковала. Развернуть такие боевые действия! И безрезультатно. Льва только жалко. Пострадал невинно.
А женился Агосьянц на мне – Зиночке из второго отдела. Если по секрету –
Левый автобус
Однажды мы с мужем были в Умани (мы там в знаменитом парке гуляли) и опоздали на обратный поезд. Случилось это по моей вине, потому что я все время путаю. Ну и пошли мы искать, чем бы уехать домой.
Муж мой шагал решительно, а я трусила сзади и скулила, что это я виновата, я виновата. И что я больше никогда не буду. Хотя сразу скажу: слово свое я не сдержала и потом еще много раз в жизни все путала.
На Уманском автобусном вокзале объявление висело, что в связи с указом от такого-то числа и с целью борьбы против чего-то или за что-то все ночные автобусные рейсы отменяются. Вот такой ужас. Но муж мой находчивый Аркадий Кузьмич воскликнул, что рейсы, может быть, и отменяются, да люди все равно как-то едут. И повел меня к микроавтобусу с витиеватой надписью по-немецки «Кнурен ден маген?». Дальше было стерто. «Кнурен ден маген» означает «бурчание в животе». «Кнурен ден маген?» – кокетливо вопрошал автобус. И это был знак. Я очень верю в знаки. И вижу их на каждом шагу. И тут я поняла, что и дальше все пойдет интересно.
Рыцарь ночных дорог водитель микроавтобуса Миша содрал с нас, по мнению мужа моего осведомленного Аркадия Кузьмича, по пять номиналов за билет. И пока к нашему левому транспорту подтягивался народ, я подсела в кабину к Мише выяснить для себя, почему такие интимные подробности человеческого здоровья, как бурчание в животе, выписаны ярко-оранжевой люминесцентной краской на всеобщее обозрение.
Оказалось, что автобус, который служил раньше в каком-то медицинском учреждении, Миша пригнал из Германии, но в Германию автомобиль тоже был перегнан – то ли из Бельгии, то ли из Голландии. Я всплеснула от радости ладонями и тут же окрестила наш левый транспорт Летучим Голландцем.
Миша очень нервничал, оглядывался, дергался, всматривался в темноту. Еще бы. Его сейчас мог повязать кто угодно – хоть налоговая, хоть уголовный розыск, хоть дорожная милиция, хоть бандиты. И в порыве признался он, что когда нервничает, то, бывает, громко поет, чтобы успокоиться. Я чуть не бросилась его обнимать – потому что сама я пою даже когда не нервничаю. Но остановило меня то, что Миша сказал, понизив голос, что когда боится, то бредит матом. Сдержанно, но многоступенчато.
– А тут священник сел, – досадливо и уныло добавил он к своим признаниям.
Я оглянулась на священника, лишившего Мишу своим присутствием свободы слова, и прошептала водителю: мол, давай, матерись сейчас, батюшка дремлет.
– А матушка? – по-шпионски поинтересовался Миша, не поворачивая головы.
Я снова оглянулась. Батюшка, румяный и круглый как булка с изюмом, большим стогом съехал на спинку и спал, а матушка, изможденная, сухая, ладошкой
В микроавтобус села пышная красавица в блестящей кофте, с множеством котомок и узлов и с миниатюрным мальчиком лет трех. Они так были непохожи, мать и сын, что подумалось: это как раз тот случай, о котором писал Михаил Светлов, что за неимением королей маленьких принцев рожает простой народ. Такой он был нежный, тепличный и красивый, этот мальчик Илюша, хрупкий как стебелек. И такая лучезарная была у него улыбка, такая чистая и доверчивая, что я просто растаяла от блаженства и возблагодарила судьбу за то, что все путаю. Потому что опоздать на поезд стоило только ради сияющего личика этого ангела.
Как только автобус тронулся, Илюша уютно свернулся в объятиях своей большой матери и засопел доверчиво и сладко, как медвежонок в берлоге. Мать Медведица нависла над ним огромными плечами и сотворила Илюше теплую крышу.
Еще в автобусе с нами домой поехали девушка с юношей – сладкая парочка, вероятно студенты, все в джинсе, коже и металле, две бойкие молодушки с баулами да дядька криминального вида.
Я так устала за день, так умаялась от красоты Софиевского парка, что задремала на плече надежного моего мужа Аркадия Кузьмича. А потом оказалось, когда я проснулась, что мы уже два часа плутаем по Умани и никак не можем выехать из города. Водитель Миша виртуозно бредил и оправдывался, что не знает города, не знает, как выехать, и что вообще он впервые ведет автобус, раньше он работал на мусороуборочной машине в Винницком комбинате коммунального хозяйства, и что в этот город попал потому, что вез сюда из Винницы группу хасидов на какой-то их форум.
– Но, товарищи пассажиры, – обратился Миша к нам, оторопевшим, испуганным в ночи, в его автобусе с бурчащим животом, – раз я хасидов вез, то вас и подавно отвезу, – тоном сказочника пообещал он, – отвезу я вас туда, куда вы и собирались, гарантирую.
Миша бил себя в грудь, иногда впадая в свой характерный бред. И знаете, он был такой убедительный, что все ему поверили. И никто не вышел из автобуса. Потому что просто некуда было.
Начался мелкий дождик, и наш Летучий Голландец приехал назад на автовокзал, и мы там стали ждать хоть кого-нибудь, кто может нам показать, как выехать на трассу. Батюшка стал молиться, чтоб Всевышний послал нам кого-нибудь. Всевышний услышал и послал тех, кто был сейчас не занят сном, работой, любовью, воровством, разбоем… Он послал цыганский табор. Шумные горластые цыгане стали ломиться к нам в салон, бить в дверь ногами, стучать в окна.
Миша испугался, громко запел:
– В Ватикане прошел мелкий дожжи-ик… – и рывком снялся с места.
Страх вывез нас на главную киевскую трассу. Все успокоились и снова задремали. Но счастье наше длилось недолго. Голландец стал замедлять ход. Муж мой раздражительный Аркадий Кузьмич начал ворчать:
– Все из-за тебя! Из-за тебя!
А я ему ответила, что надо было в автобус подсадить какую-нибудь цыганку, Шмель Мохнатую. Тогда бы ему было все равно, куда ехать, с ее юбками и плясками.