Левый глаз
Шрифт:
…С часами что-то случилось. Раздвоенные, они медленно ползли по столу, стрелки их крутились с бешеной скоростью. Павел отвел на все про все сорок минут, но лживый механизм показывал, что действо продолжается уже полтора часа. Б-быть т-такого н-не м-может. Т-три блин бутылки, и п-полтора часа, и все с-сидит блин на табуретке и не п-падает… П-пора кончать.
Павел потянулся за четвертой, загодя открытой поллитрой. Промахнулся, с третьей попытки цапнул горлышко пятерней, поднес бутылку к губам. Столь сложное движение нарушило его равновесие, он пошатнулся и боком обвалился на пол.
Ударился плечом со всей силы, шарахнулся о доски виском, но не
А ничего – лежа пить даже удобнее. Вкуса у водки уже нету – вода водой, и язык словно анестезином облили, и животу уже по фигу, что и сколько в него вливают. Тихо, мило, спокойно. И пол такой мягкий – лучше всякого матраса.
Мятликов лежал, уютно свернувшись калачиком, и сосал из бутылки последнюю порцию отравы, как младенцы сосут теплое молоко.
Потом глаза его закрылись, недопитая бутылка выпала из разжавшихся пальцев, дыхание прервалось.
Все кончилось.
Уже пять минут Павел лежал на боку и таращился на стену, пытаясь понять, что случилось.
Он не умер? Не хватило водки для эксцитуса леталиса? Очухался-таки, черт возьми? Почему тогда голова такая ясная, почему нет знакомого, выворачивающего ощущения бодуна – лишь омертвелость во всем теле? Другой вариант – он все же откинул копыта и попал на тот свет? Тогда какого рожна валяется на дрыгачевской кухне? Может, это и есть преисподняя? Не ад с кипящими котлами, но всего лишь удушливая кубатура малюсенькой кухоньки, запечатанная до самого Страшного суда – место, где предстоит ему проваляться на полу тысячи лет, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.
Павел попробовал пошевелить пальцами. Убедился, что члены слушаются его, хотя и вяло, неохотно. Медленно, кряхтя, цепляясь за стол, поднялся на ноги. Покрутил головой. В шее что-то хрустнуло.
Глаз? Где глаз? Куда он его поставил? Неужели в холодильник, пьянь подзаборная? Он же замерзнет там…
Павел открыл холодильник, вытащил миску с глазом Экзофтальмика, опустил в воду палец. Ч-черт, какая холодная. Нежно дотронулся до глазного яблока и улыбнулся. Теплое. Живое.
Посетил санузел, долго журчал в унитаз – не два литра, но полтора точно вытекло. Потом ополоснул лицо холодной водой, посмотрел на себя в зеркало. Зеркало, кстати… Откуда оно здесь? Не было же. Сам купил и повесил, но уже не помнит? Вряд ли. С памятью у него плохо, но не до такой же степени. Кто-нибудь вошел в открытую дверь, и украсил стену безвозмездно? Кто? Лиэй? Нина? Соседи сверху? Всемирное общество насильственного навязывания зеркал?
Какая разница…
Левый глаз почти утратил припухлость и синеву, открывался уже без особого труда, но толку от этого было мало – глаз ничего не видел. Ворочался с противным скрипом. И чесался, свербел – где-то глубоко, на задней своей поверхности.
Ужаснее всего, когда зудит какое-то место, а дотянуться до него не можешь. Это сводит с ума. Левый глаз зудел именно так.
Павел прополоскал рот, сплюнул в раковину и пошел в комнату. Открыл кейс, извлек из него пакет с хирургическими инструментами, прихваченный с работы неделю назад на всякий случай – так и таскал с собой, всякий раз забывая выложить. Достал из пакета скальпель, повертел в пальцах. Новый, острейший. Пойдет. Нестерильный, конечно. Все равно пойдет. Прокалить на газовой конфорке, и порядок.
Через десять минут он встал перед зеркалом, тонкой струйкой пустил холодную воду. Освещение слабовато, это вам не
Павел оттянул нижнее веко вниз до предела и сделал надрез под глазным яблоком. Ожидал, что кровь хлынет обильно, но нет – лишь несколько капель желтоватой лимфы вытекло подобно запоздалым слезам. Снявши голову, по волосам не плачут… Повернул скальпель ниже, ухватив его у самого брюшка, и пошел дальше, вглубь, делая разрез за разрезом, препарируя ткань и отделяя яблоко от глазницы. Когда глубины лезвия перестало хватать, перешел на верхнее веко, затем перерезал боковые и косые мышцы.
Не так все просто… Добраться до дна глазницы не удавалось никак. Инструмент не доставал до заветного зудящего местечка. Павел сжал зубы и воткнул скальпель прямо в зрачок. Выдернул. Густое содержимое глаза вытекало медленно, неохотно, Паше пришлось потрудиться, выдавливая его в раковину. Зато когда глазное яблоко спалось, дело пошло быстрее. Павел ухватил склеру пальцами, оттянул вперед, пересек сосуды и зрительный нерв, вынул желто-красный комок плоти. Повернулся и кинул его в унитаз.
Миска с глазом Бассарея стояла на решетке в ванной. Павел ополоснул руки, вытер их насухо, взял глаз, внимательно осмотрел его. Нельзя ошибиться, нужно разобраться, где верх и где низ. Ведь глаз по сути оптический прибор и его нельзя устанавливать вверх ногами. Ага, вот здесь прикреплялись внутренние косые, значит этим местом к переносице. Отлично. Павел снова развел веки, обнажив зияющую рану орбиты, и вставил глаз Бассарея на положенное ему место.
Отлично. Подходящий размерчик. Впрочем, у всех взрослых людей глазные яблоки одинаковы по диаметру. Очень удобно для пересадки.
Только теперь Павлу пришло в голову, насколько он похож на Терминатора из первой серии – подобно ему он только что выковырял собственный глаз, старательно и сосредоточенно. Только вот за глазом Шварца обнаружилась телекамера, а новое пашино око не видело ничего – совершенно так же, как и старое.
Зато оно не чесалось.
Павел распахнул глаза и увидел Снега.
– Здравствуйте, Павел Михайлович, – сказал адвокат, радостно улыбаясь. – С пробужденьицем.
– Здрасти, – буркнул Паша.
Он лежал на диване, заботливо укрытый новым одеялом. Снег сидел рядом на стуле, сложив руки на коленях. На столе, на незнакомой Павлу белой скатерти высилась куча яблок, груш, винограда и бананов, увенчанная сверху жизнерадостным шишковатым ананасом.
– Это что, дары? – слабым голосом спросил Павел, вытянув руку и показав пальцем на фрукты.
– В некотором роде. Принес вам подкрепиться. Я посмотрел – у вас в холодильнике совсем пусто.
– Как вы сюда попали?
– Я звонил – никто не открывает. Толкнул дверь, а она открыта. Вот и вошел.
– Зачем?
– Как это зачем? – адвокат удивленно развел руками. – Все ж таки вы мой клиент, Павел Михайлович. Я обязан о вас заботиться.
– Я не ваш клиент.
– Мой, мой. Кроме этой квартиры Алексей Иванович оставил вам в наследство некоторое количество денег… немалую, скажем так, сумму. И меня он вам оставил – в качестве распорядителя. Так что теперь у вас есть свой юрист.