Лейла
Шрифт:
Я не чувствую себя в заточении.
— Но счастлива ли ты?
Нет. Я уже говорила тебе, каково мне здесь. Со мной не случалось ничего интереснее вашего с Лейлой появления.
— А если я здесь, чтобы помочь тебе? Тебе нужна помощь с тем, чтобы во всем разобраться?
Довольно эгоистично с твоей стороны думать, что именно я нуждаюсь в помощи. Может, это я оказалась здесь, чтобы помочь тебе?
С мгновение я смотрю на ее ответ,
— Я не задумывался об этом. — Я подаюсь вперед, подпирая подбородок. — Возможно, ты права, и мы оба именно там, где и должны быть. Но если это так, то зачем тебе вторгаться в этот мир? Это ведь тебе недостает того, что доступно мне. Еды. Воды. Сна. Ты не способна насытиться в своем мире. Все материальное сосредоточено в этой реальности, и раз сейчас тебе этого не хватает, возможно, все это было доступно когда-то в прошлом.
Ноутбук скользит по столу, пока не оказывается прямо передо мной. Я вздрагиваю от внезапного движения.
— Почему ты дал мне спать допоздна? — спрашивает Лейла.
Я поднимаю взгляд и смотрю, как она потягивается, стоя на пороге кухни. Зевнув, она устремляется к кофейнику.
— Сейчас не так уж и поздно, — отвечаю я, неторопливо закрывая ноутбук.
Лейла наливает кофе в кружку.
— Уже одиннадцать утра.
— Самое смертоносное время дня, — дразню ее я.
— Чего? — Она с любопытством смотрит на меня, обхватив кружку обеими руками и делая глоток. Я подхожу к ней и целую в лоб.
— Одиннадцать утра — самое смертоносное время дня, — я повторяю один из многочисленных фактов, которые узнал от нее.
Лейла озадаченно косится на меня.
— Странно. Если подумать, это должно быть ночное время.
Меня накрывает чувством вины. Сколь многое из того, что Лейла восстанавливает с трудом, я воспринимаю как должное. Наши разговоры, воспоминания, прекрасные мгновения вместе. Будто кто-то взял ножницы и вырезал из ее памяти части ее жизни, разметав повсюду обрезки.
Мне кажется, что порой я отношусь к ее травмам недостаточно серьезно. Последние полгода я ходил вокруг нее на цыпочках, стараясь не замечать очевидное, чтобы она не ощущала, сколь много она лишилась. Но что если, потакая ее нежеланию обсуждать события той ночи, я невольно делаю только хуже?
Черепно-мозговая травма похожа на любую другую телесную травму. Она требует реабилитации. Нужно упорно работать, чтобы вернуть утраченную силу. Я прошел трехмесячный курс физиотерапии, чтобы восстановить раненое плечо, но с травмой Лейлы мы поступили диаметрально противоположным образом.
Мы не тренировали ее мозг… предоставили ему возможность восстанавливаться самому.
Мы не признавали ее травму, поставили вопрос на паузу в надежде, что Лейла исцелится сама по себе. Но этого не случилось. Она исцелилась физически. Но, как мне кажется, не эмоционально.
— Ты сейчас разговаривал по телефону? — спрашивает она.
— Нет. А что?
— Когда я спускалась, мне показалось, ты говорил.
— Я говорил, —
Лейла принимает мои объяснения за чистую монету. Затем открывает холодильник и рассматривает содержимое полок, но, так ничего и не взяв, захлопывает дверцу.
— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак? — предлагаю я.
В ответ она издает стон.
— Я набрала два килограмма за эту неделю. Больше не буду завтракать.
— Мы же в отпуске. Тебе надо набрать еще минимум четыре килограмма, чтобы можно было считать нашу поездку успешной.
— Ты милый, — улыбается она. — Но если я наберу еще четыре килограмма, больше не смогу купаться в бассейне голышом. Буду сама себе противна.
Я подхожу к Лейле и заключаю в объятья. Мне неприятны ее слова. Не нравится, что ее огорчает такая ерунда, как незначительная прибавка в весе за время отпуска. Я размышляю о наших отношениях, пытаюсь вспомнить, что такого я мог сказать, что заставило бы ее думать, будто ее тело заботит меня больше, чем она сама. Я часто говорю Лейле, что она сексуальна, но вкладываю в свои слова позитивный смысл. Возможно, этот акцент на внешней привлекательности вынудил ее придавать внешности излишнее значение.
Я беру ее лицо в ладони.
— Я люблю тебя, Лейла. И моя любовь не зависит от цифр на весах.
Она улыбается, но ее улыбка не касается глаз.
— Я знаю. Но все равно хочу быть здоровой.
— Отказ от еды не способствует твоему здоровью.
— Как и «Поп-тартс»3 или «твинкис»4, но вся кухня забита вредной едой.
— У нас отпуск, — говорю я. — А в отпуск только тем и занимаются, что едят всякое вредное дерьмо, ленятся и спят допоздна, — я целую ее. — Тебе надо войти в отпускной режим, пока он не закончился.
Лейла обнимает меня за талию и упирается лбом мне в плечо.
— Ты прав. Нужно расслабиться и получить удовольствие от следующей недели. — Она отстраняется. — Знаешь, от чего я не могу отказаться? От мексиканской еды. Особенно от тако.
— Тако звучит заманчиво.
— И от маргариты. Где здесь поблизости можно поесть тако и выпить маргариту?
Предложение выйти из дома наполняет меня сомнениями. Хочется сводить ее куда-нибудь, и я рад, что ее так взбудоражила затея поесть тако, но меня по-прежнему распирает от тысячи вопросов, которые я хочу задать Уиллоу. И я не смогу их задать, если мы уедем из дома, а я буду за рулем и сосредоточу все внимание на Лейле.
— Уверена, что хочешь ехать куда-то? До ближайшего ресторана почти сотня километров.
Лейла решительно кивает.
— Да. Хочу выйти из дома. — Она целует меня, встав на носочки. — Я в душ.
Едва она выходит из кухни, я мчусь к ноутбуку и открываю его.
— Ты еще здесь? — спрашиваю я, надеясь получить хоть какой-то ответ.
Я неотрывно смотрю в монитор, но ничего не происходит. Терпеливо жду, пока со второго этажа не доносится шум воды в душевой. Я повторяю вопрос.