Лэйси из Ливерпуля
Шрифт:
Но тут в его упрямой голове зашевелился червячок сомнения. Все-таки не совсем справедливо, что женщины лишены права голоса. В конце концов, что бы ни придумали эти идиоты-политиканы, оно одинаково касалось и женщин, и мужчин. А за труд женщин во время войны им вообще следовало ставить памятники при жизни. И если мужчина решил поднять руку на женщину, неужели она должна безропотно сносить это?
Дэнни беспокойно поежился. Его раздражало, что эта маленькая особа, которая, сколько он себя помнил, была лучшей подругой его дочери, заставляет его размышлять над такими неприятными вещами.
К его удивлению, когда он вошел в дом дочери, там везде горел свет, хотя никого не было видно.
— Есть кто-нибудь дома? — окликнул он.
— Только я, дедушка, — донесся сверху голос Кормака.
— Неужели тебя оставили одного? — воскликнул Дэнни, поднимаясь в чулан, где спал его внук.
— Папа сказал, что скоро вернутся мама или девочки. — Кормак сидел на кровати, слегка великоватая ему полушерстяная пижама была аккуратно застегнута на все пуговицы. Когда в комнатку вошел дед, мальчик отложил книгу, которую читал.
— Твоя мама будет очень недовольна, если застанет тебя одного. Я останусь с тобой, пока кто-нибудь не придет. — Дэнни присел на край узкой кровати. — Что ты читаешь, сынок?
— Я не совсем читаю , дедушка, — серьезно объяснил Кормак. — Я пытаюсь решать примеры.
У Дэнни отвисла челюсть. Пятилетний мальчик на самом деле штудировал учебник по арифметике . Сердце его исполнилось гордости. Подождите, он расскажет об этом Филлис и приятелям в пивном баре!
— Нужна помощь, сынок? — поинтересовался он, хотя, если речь заходила о чем-то более сложном, чем таблица умножения, помощь требовалась ему самому.
— Что это за слово? — Кормак перевернул страницу и указал на заглавие.
— Умножение. Это значит…
— Я знаю, что это означает, дедушка. Это значит «во сколько раз». Я просто не знал, как оно называется. На следующей странице тоже что-то… не знаю, как оно называется.
— Это деление на бумаге, с выписыванием всех промежуточных шагов. — Он начал думать, что его внук — гений. — Ты можешь делать все эти штуки — деление и умножение?
— Только с маленькими цифрами, — с грустью признался Кормак.
— А еще кто-нибудь в классе умеет это? — спросил Дэнни.
Кормак покачал своей светловолосой головкой.
— Вообще-то, дедушка, мне в школе немножко скучно. Я бы хотел, чтобы все было не так легко и просто.
«Его надо перевести в старший класс», — раздраженно подумал Дэнни. Он поговорит об этом с Элис, когда та вернется.
Неподалеку, на Ирлэм-роуд, Бернадетта Мойнихэн кипела от возмущения. Подумать только, все эти годы она сохла по такому ярому женоненавистнику! Даже когда она вышла замуж за своего любимого Боба, присутствие Дэнни Митчелла всегда смущало ее.
Все началось тогда, когда умерла его жена и Дэнни как будто потерял опору под ногами. Берни было восемь лет, столько же, сколько и Элис, и она решила выйти за Дэнни Митчелла замуж и заботиться о нем, когда вырастет. Ему было всего двадцать девять. Бернадетта взрослела — ей исполнялось двенадцать, шестнадцать, двадцать, но в ее глазах Дэнни оставался все тем же двадцатидевятилетним.
Потом Бернадетта встретила Боба Мойнихэна, и все мысли о Дэнни Митчелле вылетели у нее из головы, если не считать тех случаев, когда она сталкивалась с ним вплотную — тогда ее коленки начинали дрожать, а щеки покрывала предательская краска. Она молилась, чтобы Боб ничего не заметил, и он ничего не замечал.
Но теперь! Она окончательно разлюбила его. «Нельзя выгонять мужчину из его собственного дома, что бы он ни сделал», — вот как он выразился. Черт возьми! Берни поколотила бы Джона Лэйси сковородкой, окажись она на месте Элис, а потом вышвырнула бы его на улицу и сменила замки, чтобы он не смог вернуться.
Она ненавидела мужчин, ненавидела их всех до единого, и сильнее всего — Дэнни Митчелла.
За соседним столиком чернокожий мужчина притянул к себе на колени девушку и потрогал ее груди, прикрытые зеленым джемпером. Девушка засмеялась и отодвинулась. От пудры ее лицо приобрело оранжевый оттенок, а рот казался ярко-красным пятном. В ушах у девушки покачивались зеленые сережки размером с добрый булыжник.
— Эй, приятель. Обычно я не позволяю мужчинам делать это за просто так.
Мужчина оскалился, демонстрируя большие, очень белые зубы:
— Сколько ты берешь?
— Пять шиллингов, и я твоя на целых полчаса.
— Куда мы пойдем?
— На улицу, я покажу куда, но сначала дай-ка мне пять шиллингов.
Парочка ушла, и Джон Лэйси почувствовал жжение внизу живота. После десяти месяцев воздержания и полудюжины кружек пива ему отчаянно нужна была женщина. Раньше сама мысль о том, чтобы воспользоваться услугами проститутки, показалась бы ему отвратительной, но сейчас, вероятно благодаря выпитому, эта идея выглядела уже не такой отталкивающей.
Господи Боже! Неужели он и в самом деле намеревался пасть так низко? А почему бы и нет, собственно говоря? Войти в этот притон — поступок мужчины, которого не заботит, низко ли он пал. Здесь уже была драка — двое мужчин обнажили ножи и набросились друг на друга. Их вышвырнули вон, но после них осталась изрядная лужа крови. Драка произошла из-за женщины, костлявой молодой девицы с впалыми щеками и пустыми глазами, которая последовала за ними на улицу.
Местечко именовалось «Аркадия», и, когда он переступил порог большой квадратной комнаты с изъеденными червями балками и низким потолком, почерневшим от копоти и старости, оно напомнило ему сцену ада. Деревянный пол был посыпан опилками, вдоль стен стояли длинные столы со скамейками, покрытые пятнами и прожженные сигаретами. Как он и ожидал, зал был набит битком. В уши ему ударила волна шума. Мужчины и женщины надсадно орали во весь голос, стараясь перекрыть шум и гам, особенно выделялись пронзительные женские голоса. Прямо перед ним мужчина с черной повязкой на глазу взмахнул рукой над столом, и с десяток пустых стаканов полетели на пол. В воздухе стоял резкий запах грязных, немытых тел и дешевых духов. Под потолком висел тяжелый и сладкий дым — не только от табака.