Лейтенант и его судья
Шрифт:
— Что я могу для вас сделать, господин доктор?
Лицо адвоката мгновенно стало печально-озабоченным.
— Я здесь по поводу фрау Дорфрихтер. Как вы знаете, я представляю ее интересы. Фрау Дорфрихтер хочет развестись со своим мужем.
Охваченный внезапным смятением и необъяснимым чувством вины, Кунце спросил:
— Что побудило фрау Дорфрихтер к этому решению?
— К этому решению, главным образом, пришла семья, — ответил доктор Гольдшмидт. — Фрау Грубер решила продать свой магазин и хочет с младшей дочерью и ее ребенком уехать из страны. Ее сестра живет с мужем недалеко от Мюнхена,
Кунце неотрывно смотрел на Гольдшмидта, эту карикатуру на стареющего бонвивана, вместе с которым ему, Кунце, предстояло морально добивать Дорфрихтера. Вообще-то ему следовало быть довольным развитием событий. Вместо этого ему хотелось бы вернуться к тому времени, когда графолог впервые упомянул имя Петера Дорфрихтера.
— Я боюсь, что пока идет следствие, мы не сможем разрешить фрау Дорфрихтер покинуть страну. Вполне возможно, что она будет нужна в качестве свидетельницы.
— Не думаю, что в ее теперешнем состоянии она сможет быть вам полезной, — сказал адвокат, и, когда он увидел, что у Кунце высоко поднялись брови, он добавил: — Она страдает общим нервным расстройством и находится сейчас в санатории доктора Бройера.
Кунце это было известно, но пребывание в модном санатории вовсе не означало, что пациентка была действительно больна.
— Ну хорошо, я поставлю господина обер-лейтенанта Дорфрихтера в известность о желании его жены. Полагаю, что он даст согласие на развод. Не думаю, что могут возникнуть какие-либо проблемы. Как только я буду знать его решение, я дам вам знать.
Сразу же после ухода доктора Гольдшмидта Кунце отправился наверх, в тюремное отделение. В камере Дорфрихтера он не был с того вечера, как он сообщил ему о рождении сына. Несколько раз, спускаясь и поднимаясь по лестницам, он чувствовал желание вернуться и перенести встречу в свой кабинет, где он морально чувствовал себя защищенным. На вопрос, повлияет ли интимная обстановка камеры на то, как он будет себя чувствовать: скорее судьей или просто человеком, — ответа он не знал. Конечно, правильнее было бы сначала послать Стокласку с этим известием к Дорфрихтеру и только тогда пойти к нему, когда шок от сообщения будет позади. Он не должен никогда забывать, что он судья, а Дорфрихтер заключенный.
Оба солдата, несущие вахту, играли в служебном помещении в очко и вскочили при виде капитана как вспугнутые куропатки. Он умышленно не вызвал надзирателя, что предписывалось инструкцией. В служебке стоял крепкий запах мужского пота и дешевого табака.
Кунце потребовал ключи от камеры номер шесть. Если солдаты и удивились, что он не приказал им идти с собой, то вида не подали.
Растратчик из камеры номер один был к этому времени уже осужден и переведен в военную тюрьму Моллерсдорф; его место занимал молодой лейтенант, убивший своего товарища на дуэли. В номере три сидел драгунский лейтенант, обвиняемый в не подобающем офицеру поведении: в пьяном виде он повел свое подразделение в атаку на полицейский участок в Лемберге.
Петер Дорфрихтер лежал на своих нарах, с руками под головой, устремив пустой взгляд в потолок. По-видимому, он думал, что в камеру вошел кто-то из охраны, и повернулся к вошедшему только тогда, когда услышал голос капитана Кунце.
—
Обер-лейтенант сел, опустив ноги с кровати.
— Когда вы приходили в прошлый раз, вы сообщили мне, что я стал отцом. Что на этот раз? Что-то такое же важное?
Как обычно, насмешливый тон тут же вывел Кунце из себя.
— Решайте сами: ваша жена хочет с вами развестись, — безжалостно сказал он в ответ на злобную ухмылку арестованного.
— Так, — Дорфрихтер нахмурился. — Она хочет развода? А что будет, если я не дам своего согласия?
— Вы можете отклонить ее заявление и в свою очередь подать встречное. Я не спросил, что собирается предпринять адвокат вашей жены, но, судя по всему, он будет подавать иск о супружеской неверности.
При упоминании Кунце адвоката его жены Дорфрихтер вздрогнул:
— Она все еще пользуется услугами этого человека?
— В данный момент да. Если дойдет дело до процесса, она, вероятно, найдет кого-либо другого, — ответил Кунце и подумал: «Это было бы просто издевательством, если бы в процессе участвовал Гольдшмидт и называл Дорфрихтера нарушителем супружеской верности».
Капитан уселся на стул у стола. Дорфрихтер сидел, подперев голову руками, на краю кровати. Взрыва, которого ожидал Кунце, не произошло. Известие потрясло лейтенанта, но не привело в ярость.
— Почему? — Впервые он смотрел на Кунце вопрошающе и в его взгляде не было неприязни. — Почему? Что с ней произошло? Это абсолютно на нее не похоже!
Кунце был в какой-то степени разочарован — он ожидал взрыва ярости.
— Вы ее знаете, а я нет.
Со стремительностью, заставившей Кунце вздрогнуть, Дорфрихтер вскочил с кровати.
— Я должен с ней поговорить, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. — Иначе я не смогу принять решение, что бы там инструкции ни говорили. Мы все еще женаты. И это дело касается лишь нас двоих. Такие вещи не решаются через третьих лиц или через адвоката.
— А если она не захочет вас видеть?
— Тогда я не дам согласия на развод. Я найду средства и пути. В гражданских делах у меня такие же права, как у любого гражданина. — Дорфрихтер подошел к Кунце: — Вы ведь устроите это, не так ли, господин капитан? Эту встречу вы мне должны.
Капитан поднялся. Их тела почти соприкасались — так близко стояли они друг к другу. Кунце чувствовал, как темные, все понимающие глаза обер-лейтенанта буквально впивались в его глаза. Мучительная страсть охватила его, желание обнять этого человека и отдать всего себя безоговорочно. Что его удерживало — так совсем не сознание, что этим он погубит все свое будущее, а понимание того, что этот человек ждет только малейшего его движения, чтобы праздновать победу над ним.
Кунце отошел к окну. Он должен был освободить себя от колдовских чар этого человека.
— Я подумаю, что можно сделать, — сказал он, как только снова мог владеть своим голосом. — Обещать вам я ничего не могу. Но я, как и вы, считаю, что такая встреча должна состояться. — Не глядя на Дорфрихтера, он пошел к двери. Внутреннее волнение в нем все еще полностью не улеглось, но руки больше уже не дрожали, когда он нажимал на звонок. — Я дам вам знать, — сказал он, выходя из камеры.