Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
Рэймидж смотрел на помощника судьи-адвоката, который, закончив копаться в бумагах, стал протирать очки. Скорее всего он уже прочитал письмо Пробуса с просьбой освободить его от участия в трибунале по причине болезни, и хирург «Лайвли» был вызван в суд, чтобы под присягой подтвердить неспособность капитана приехать. Или Пробус так ловко притворяется больным, или хирург с готовностью идет на лжесвидетельство.
Как только Рэймидж прибыл, заседание было объявлено открытым, и все участвующие и заинтересованные, в том числе Пизано, вошли внутрь. Барроу вслух зачитал
«Приготовления закончены, — подумал Рэймидж, — начинается гамбит».
Барроу поднялся и стал монотонно, как пономарь, зачитывать обвинение. Время от времени его очки сползали с носа, и ему приходилось прерываться, чтобы поправить их.
Свидетелям было приказано покинуть зал суда, и Рэймидж повернулся посмотреть, как они уходят. «А их вовсе не толпа», — с грустью отметил про себя Рэймидж: боцман, помощник плотника да Джексон. И вдруг он увидел, что к двери направился еще один человек, подозрительно похожий на Пизано. Значит он тоже свидетель! Но его имени не было в списке Барроу…
Да, этот ход трудно просчитать. Рэймидж удивился, что использует шахматные термины, поскольку был весьма посредственным игроком. Игра казалась ему слишком медленной, да и память подкачала. Его полная неспособность запомнить карты во время бесконечных партий в вист на «Сьюпербе» приводила того парня, Хорнблоуэра, в ярость. И все же, улыбнулся про себя Рэймидж, несколько раз мне удавалось выиграть — именно потому, что я плохой игрок. Даже если Хорнблауэр догадывался, какие карты у него на руках, это не могло помочь, поскольку предсказать, как Рэймидж ими распорядится, было совершенно невозможно. В таких случаях Хорнблоуэр любил говаривать, что непредсказуемость — ключевой элемент тактики…
После того, как за Пизано захлопнулась дверь, Краучер постучал по столу.
— Прошу зачитать трибуналу рапорт подсудимого о сдаче фрегата Его величества «Сибилла».
Рэймиджа покоробило употребление в отношении него слова «подсудимый», но оно, безусловно, отвечало истине.
Барроу записал слова председателя — вести протокол было его обязанностью, и зашуршал бумагами, разыскивая рапорт Рэймиджа Пробусу. Вряд ли можно было назвать документ звучащим убедительно, когда его читал Барроу, со своей раздражающей привычкой понижать голос, добравшись до конца строки, и класть документ на стол каждый раз, когда с носа съезжали очки, так как ему требовались обе руки, чтобы водрузить их обратно.
К изумлению Рэймиджа, после завершения отрывка, где описывалась сдача корабля, Барроу продолжил читать дальше. Лейтенант наклонился вперед, пытаясь решить, протестовать или нет, поскольку остальное не имело к потере корабля никакого отношения, когда вмешался Феррис, младший из капитанов:
— А вы уверены, что это имеет значение для трибунала?
— Предоставьте судить об
— Но ведь мы расследуем только обстоятельства потери корабля, — настаивал Феррис.
— Мы расследуем поведение обвиняемого в данных обстоятельствах, — ответил Краучер, тоном пастыря, наставляющего заблудшего прихожанина. — В интересах обвиняемого мы обязаны рассмотреть в целом его поведение во время этого плачевного эпизода, — добавил он, не слишком удачно пытаясь скрыть фальшь, звучавшую в голосе.
— Однако…
— Капитан Феррис, — резко оборвал его Краучер, — Если вы намерены обсуждать этот пункт, я вынужден буду удалить вас из зала суда.
Феррис бросил взгляд на сидевших с каменными лицами капитанов, а потом посмотрел на Рэймиджа, давая понять, что дальнейшие попытки протеста не принесут результата.
— Прекрасно, — кивнул Краучер Барроу, — можете продолжать.
Наконец, Барроу закончил читать и сел.
— Поскольку настоящее расследование касается потери корабля и призвано оценить поведение обвиняемого, — произнес Краучер, — имеются ли у него еще какие-либо сведения, не отраженные в его рапорте и которые он хотел бы сообщить суду?
«Хитрая свинья, — подумал Рэймидж, — теперь уж ты наверняка подловил меня. Ты хочешь, чтобы я коснулся дела Пизано, дабы занести это в протокол и развить эту тему, а если я ничего не скажу, создастся видимость, что я пытаюсь скрыть факт».
— Все факты, которые я мог упустить в рапорте, без сомнения выявятся в ходе опроса свидетелей, сэр, — ответил он, поражаясь своей собственной уклончивости.
— А вы упустили некие факты? — встрепенулся Краучер.
— Ничего существенного, насколько я могу припомнить, сэр.
Отправляйся к дьяволу, подумал Рэймидж: сейчас жизненно важно помнить, что интонации и ударения не играют роли — важно то, что прочитают в протоколах сэр Джон Джервис и члены Адмиралтейства.
Бедняга Барроу — его перо старалось поспеть за быстрым обменом репликами. Теперь обливающемуся потом бедняге придется то и дело, как только он наберется смелости, просить сделать паузу, чтобы наверстать отставание.
— Очень хорошо, — сказал Краучер. — Теперь помощник судьи-адвоката зачитает второй рапорт, поданный капитану лорду Пробусу.
Второй рапорт? Рэймидж посмотрел на Барроу. Что это — другой гамбит?
— Этот рапорт датирован двенадцатым сентября, адресован лорду Пробусу и подписан графом Пизано, — произнес Барроу. — Он начинается…
Рэймидж уже готов был вмешаться, но его опередил Феррис:
— Это имеет отношение к делу? Трибунал не уведомлен официально ни о существовании графа Пизано, ни о его связи с потерей «Сибиллы».
Капитан Краучер опустил на стол обе ладони, и, глядя на воображаемую точку, расположенную футах в двух от его носа, ехидно заявил:
— К делу, возможно, имеет отношение, что я — председатель трибунала, а вы — его младший член.
Рэймидж чувствовал, что Краучера не слишком беспокоят протесты Ферриса: у него наготове был новый трюк.