Лейтесь слезы... (Пролейтесь слезы) (др. перевод)

Дик Филип Киндред

— Кто был вашим мутером? — спросил Ясон.

— Дилл-Темко. Как и у вас. Он провел группы с пятой по седьмую, а затем уволился. Теперь же он, как вы наверняка знаете, уже мертв.

— Да, — сказал Ясон. — Это нас всех потрясло.

— Нас тоже, — самым мрачным своим тоном отозвался Бакман. — Дилл-Темко был нашим родителем. Нашим единственным родителем. А вы знали, что перед самой смертью он начал развивать планы для восьмой группы?

— Интересно, какими бы они были.

— Это знал только сам Дилл-Темко, — сказал Бакман

и сразу почувствовал, как его превосходство над противостоящим ему секстом возросло. И все же — какой хрупкой была эта психологическая грань. Одно неверное замечание, одно лишнее слово — и все превосходство исчезнет. А, раз утраченное, его уже было бы не восстановить.

Безусловно, Бакман шел на риск. Но ему это нравилось. Ему всегда нравилось заключать странные пари, играть в азартные игры в темноте. В такие минуты его переполняло ощущение незаурядности своих способностей. И Бакман не считал это воображаемым — даже несмотря на то, что о нем сказал бы секст, знающий, что он нормал. Это его нисколько не волновало.

Коснувшись кнопки на столе, Бакман сказал:

— Пегги, принесите нам, пожалуйста, кофейник, крем и все остальное. — Затем он с заученной небрежностью откинулся на спинку кресла. И стал пристально разглядывать Ясона Тавернера.

Любой, кто хоть однажды встречался с секстом, сразу узнал бы Тавернера. Массивный торс, сильные плечи и спина. Мощная как таран голова. Однако большинство нормалов не стали по своей воле вступать в единоборство с секстом. У них не было его опыта. А также его тщательно синтезированного знания о них.

Бакман как-то сказал Алайс:

— Они никогда не возьмут верх и не станут заправлять моим миром.

— Нет у тебя никакого мира. У тебя есть только твой кабинет.

Тут Бакман прекратил дискуссию.

— Скажите, мистер Тавернер, — напрямую спросил он, — как вам удалось изъять все документы, УДы, микрофильмы и даже полные досье из банков данных по всей планете? Я пытался представить себе, как такое можно проделать, но у меня ничего не вышло. — Сосредоточив внимание на обаятельном, хотя и стареющем лице секста, Бакман стал ждать.

Глава 16

Что мне ему сказать, спросил себя Ясон Тавернер, сидя лицом к лицу с генералом полиции. Полную реальность, как я ее себе представляю? Это крайне затруднительно, тут же сообразил он, поскольку я и сам смутно ее себе представляю.

Но быть может, септу как раз удастся во всем разобраться. Один бог знает, на что он способен. Я отважусь, решил Ясон, на полное объяснение.

Но стоило ему только начать рассказ, как что-то заблокировало его речь. Я не хочу ничего ему рассказывать, понял Ясон. Нет даже теоретического предела тому, что Бакман может со мной сделать. У него есть звание генерала, его власть, а кроме того, он септ… и только небо, может статься, ему предел. Хотя ради самосохранения я должен оперировать этим предположением.

— Тот

факт, что вы секст, — после недолгого молчания начал Бакман, — представляет все дело в ином свете. Ведь вы действуете заодно с другими секстами, не так ли? — Он не сводил пристального взгляда с лица Ясона; от этого Ясон почувствовал неудобство и смущение. — Насколько я понимаю, — продолжил Бакман, — мы здесь имеем первое доказательство того, что сексты…

— Нет, — перебил Ясон.

— Нет? — Бакман продолжал бурить его взглядом. — Вы не поддерживаете связи с другими секстами?

— Я знаю еще только одного секста, — сказал Ясон. — Это Хильда Харт, певица. А она считает меня фанатом-аферистом. — Он с горечью выдавил из себя эти слова.

Эта информация заинтересовала Бакмана — он не знал, что известная певица Хильда Харт — тоже секст. Однако, по зрелому размышлению, это показалось разумным. Тем не менее за всю свою карьеру Бакману не приходилось сталкиваться с женщиной-секстом; просто его контакты с ними были не столь часты.

— Если мисс Харт — тоже секст, — вслух сказал Бакман, — ее, пожалуй, стоит пригласить сюда для беседы. — Полицейский эвфемизм легко слетел с его языка.

— Валяйте, — отозвался Ясон. — Пропустите ее через отжим. — Его тон вдруг сделался свирепым: — Возьмите ее за задницу. Посадите в исправительно-трудовой лагерь.

Не очень-то вы, сексты, сказал себе Бакман, преданы друг другу. Он уже не раз с этим сталкивался, но это всякий раз его поражало. Элитная группа, выведенная из высших аристократических кругов с тем, чтобы определять и поддерживать сильных мира сего, на практике обратилась в ничто, раз ее члены терпеть не могли общество друг друга. Про себя Бакман расхохотался, но на лице у него выразилась лишь слабая улыбка.

— Что, вам смешно? — спросил Ясон. — Вы мне не верите?

— Это неважно. — Вынув из ящичка в столе коробку сигар «Куэста-рей», Бакман маленьким ножичком отрезал кончик одной из них. Стальным ножичком, изготовленным исключительно для такой цели.

По ту сторону стола за ним завороженно наблюдал Ясон Тавернер.

— Не желаете? — осведомился Бакман, протягивая коробку Ясону.

— Никогда не курил хороших сигар, — сказал Ясон. — Если выяснится, что я…

— Выяснится? — переспросил Бакман. — Для кого? Для полиции?

Ясон не ответил. Он сжал кулаки, с трудом сдерживая дыхание.

— Есть какая-нибудь сфера, где вы хорошо известны? — спросил Бакман. — К примеру, среди интеллектуалов, сидящих в исправительно-трудовых лагерях. Знаете, тех, что распространяют мимеографированные рукописи.

— Нет, — сказал Ясон.

— Значит, в музыкальной сфере?

— Уже нет, — напряженно ответил Ясон.

— А записи вы хоть какие-то выпускали?

— Не здесь.

Бакман по-прежнему не спускал с него немигающих глаз; за долгие годы он развил в себе эту способность.