Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин)
Шрифт:
– Может быть, споют и для усталого путешественника? – сказал он, увидев гитару. – Я так люблю итальянские песни.
Чезаре и Леа стали отнекиваться, но Сандра приказала:
– Фадо!
От удивления продюсер опустил руку с зажигалкой. Сандра выступила вперед, положив руку на спинку кресла, и Леа не узнала подруги. Задумчивая, углубленная в себя девушка исчезла. Вместо нее струной выпрямилась властная, нагло уверенная в себе женщина, каждое движение, каждый изгиб тела которой был рассчитан на чувственное восхищение, принимаемое с королевским равнодушием ко всему на свете.
Зарокотали струны. Сандра запела выученную в Анголе песню. Чезаре стал повторять припев. Трейзиш взволнованно мял сигарету, доказывая, что тоска по родине берет за живое и тех, кто связан с ней лишь своими предками. Тиллоттама с удивлением смотрела на размякшего продюсера и обольстительную итальянку – безусловно, хорошую артистку. Если бы она могла так! Но куда больше она хотела бы быть такой, как независимая Леа, стоявшая перед Трейзишем в коротких штанишках в желтую и белую полоску и желтом жакетике, так хорошо оттенявшем ее золотистый загар.
Продюсер позвонил и приказал принести напитки, упрекнув Тиллоттаму за недогадливость, потому что европейцы любят спиртное. Однако гости наотрез отказались и стали прощаться. Сандра размышляла, как бы ей передать Тиллоттаме, чтоб она все-таки приняла их помощь и написала бы в Мадрас. Она не подозревала, что продюсер в это же время лихорадочно обдумывал, как продолжить знакомство, и не смог скрыть радости, узнав, что они едут в Бомбей.
– А потом куда? – быстро спросил он.
– В Нью-Дели, оттуда – в Кашмир, – так же быстро ответил Чезаре, решив на всякий случай скрыть направление поездки.
– Я прошу вас обязательно, – склонился Трейзиш перед Сандрой, – и ваших очаровательных друзей быть моими гостями в Бомбее. Я снял дом в самой шикарной части города – на Малабарском холме, правда, старый, но с отличным садом.
Сандра вежливо отказалась за всех, объяснив, что им уже заказаны номера в гостинице.
– Но если вы не хотите быть моими гостями, тогда позвольте предложить вам места на состязание водных лыжников. Приехали американские, египетские, югославские и немецкие спортсмены, стоит посмотреть на это редкое зрелище.
– А ведь в самом деле стоит! – согласилась Сандра. – Тиллоттама, мы встретимся с вами на этих ристалищах?
– Да... конечно, – после некоторой паузы ответил за нее продюсер. – Значит, решено. Послезавтра я заеду за вами в гостиницу и повезу на пляж. Жаль все-таки, что вы такие трезвенники!
– А вы рискуете, употребляя алкоголь в такую жару... в вашем возрасте, – не удержалась Леа.
– Дорогая синьора, мой возраст не так уж далек от вашего, – отпарировал американец.
– Тем хуже – преждевременная старость!
Трейзиш закусил губу, и щеки его чуть-чуть потемнели. Чезаре, раскланявшись, поспешил увести Леа.
Трейзиш, сидя за рулем своего «Сандерберда», помахал итальянцам, сбегавшим по лестнице подъезда. Его взгляд задержался на Сандре. Продюсер оскалил в широкой улыбке крупные зубы, очень белые под узкими черными усиками. Сандра
– А где же Тиллоттама?
– Не беспокойтесь! Мы сейчас заедем за ней, и вы, кстати, увидите, где я поселился. Завтра вечером я прошу вас быть моими гостями – небольшое новоселье.
От улицы Махатмы Ганди, мимо музея и университета, они выехали к фонтану Флоры.
– Что значит «Сандерберд»? – спросила Леа у Сандры, которую Трейзиш усадил рядом с собой.
– «Буревестник» – одна из моделей «Форда».
– Вам нравится? – не оборачиваясь, бросил Леа американец.
– Нет! Маломощная дешевка! – с беспримерной наглостью ответила девушка.
Чезаре даже подскочил и изумленно воззрился на Леа.
– Этот кар? – снисходительно спросил Трейзиш. – А вы смогли бы справиться с такой машиной?
– Может быть, – ответила, опуская бедовые глаза, Леа.
Автомобиль свернул в широкий проезд, пересеченный под прямыми углами несколькими боковыми проулками. Трейзиш затормозил у ворот небольшой виллы, обнесенной вместо забора плотной изгородью из ровно подстриженных колючих кустов. Он не стал въезжать, а дал нетерпеливый гудок. На ступеньках невысокий лестницы показалась Тиллоттама, обрадованная встречей. Она поспешила к машине. Итальянцы смотрели на танцовщицу во все глаза, не зная, что Трейзиш приказал Тиллоттаме быть наряженной, как принцесса.
Именно такая женщина из сказок Махабхараты или Рамаяны и стояла перед ними, чуть запыхавшаяся от волнения. Яркое алое сари, вышитое золотыми звездами и отороченное такой же каймой, было туго перехвачено широким золотым поясом с массивной квадратной пряжкой, инкрустированной красными камнями. Тяжелая тканая золотая лента свисала спереди, прикрепленная к пряжке. Свободные двойные петли сверкающих бус перекрещивались на боках. Чоли – кофточка, одевающаяся под сари, – была из угольно-черного с узкими золотыми полосками шелка. Ее короткие рукава подхватывались широкими старинными браслетами с рубинами и бирюзой. Еще более массивные браслеты охватывали узкие запястья Тиллоттамы. Две нитки жемчуга, золотой полумесяц на груди, золотые шарики на длинных цепочках в ушах и ажурная диадема, резко выделявшаяся в черных волосах, – все эти драгоценности, даже на неопытный взгляд итальянцев, несли печать большой древности. Сандра решила, что Тиллоттама надела костюм, приготовленный для фильма. Тиллоттама смутилась под устремленными на нее взглядами и обычным очаровательным жестом индийских женщин прикрыла лицо уголком прозрачного розово-лилового шарфа, спадавшего с ее головы.
– Боже мой, это же Шакунтала или Сита! – воскликнула Сандра.
– Вернее, Драупади, – с насмешкой в голосе отозвался Трейзиш, и Тиллоттама, вспыхнув, опустила ресницы сильно подкрашенных глаз.
– Вы сказали какую-то гадость? – вступилась Леа. – Почему вы всегда дразните Тиллоттаму?
– Мне кажется, вы не только дразните, но обижаете Тиллоттаму, – сказала Сандра, стараясь чем-то унизить его. – Берегитесь, так выходит наружу скрытая вина или неполноценность!
Трейзиш побагровел до края воротничка, врезавшегося в плотную шею, и повернулся к Леа с преувеличенным поклоном: