Лезвие власти
Шрифт:
Наконец, из клубящейся серой мглы им навстречу выступили островерхие башенки имперского сторожевого форта Вассель. Путники пришпорили оленей, и вскоре один из них уже стучал в массивные ворота форта. В окружении десятка гвардейцев их вышел встречать сам командир форта, пожилой арион-майор, ветеран, с сабельными отметинами на лбу и щеках. Граф, как человек не привыкший к верховой езде, неуклюже спешился, швырнул поводья своим солдатам и шагнул навстречу имперским гвардейцам. Уставившись на командира единственным глазом, он заговорил тяжелым хриплым басом:
– Не надо раскланиваться. Мне это ни к чему. Я граф Бирольский, а это мои люди. Мне нужно накормить
Командир гвардейцев склонил голову в согласии.
– Конечно, господин граф. Как прикажите. Правители Норка предупредили о вашем приезде, мы окажем вам любую посильную помощь. В моем доме вам приготовлена комната для отдыха, еда и вино.
Граф криво ухмыльнулся, при этом страшные ожоги на его лице сдвинулись, образуя некое подобие ужасной маски.
– Повременю благодарить правителей Норка. Много ли гражданских в форте?
– С десяток холопов с женами, из тех, что служат нам. Несколько крестьян, из окрестных деревень, два лавочника, пару шлюх. Трое купцов без караванов, со своими людьми. Один с обозом, аведжиец, с помощниками, путь держит в Хоронг из Армельтии. Группа монахов, следующая в Норк, да в яме пару местных буянов ждут суда.
– Хорошо. Поторопитесь майор, мы здесь надолго не задержимся.
Майор сдержанно кивнул и отправился в глубь форта, отдавая на ходу распоряжения.
Граф оглядел шеренгу гвардейцев и ткнул узловатым темным пальцем в ближайшего солдата.
– Дай мне свой меч!
Солдат недоуменно покрутил головой. Стоявший рядом капрал молча кивнул. Гвардеец вытащил клинок и протянул рукоятью графу. Биролец подхватил оружие, быстро осмотрел его со всех сторон и сказал:
– Хороший меч, солдат. Клеймо мастерской Петра и Суллы, имперский заказ, позапрошлого года. Следи за ним. Вот здесь пятнышко, и здесь… Бирольская сталь требует особого ухода. – Граф вернул меч гвардейцу и повернулся к своим солдатам. – Не трогайте шлюх, и не напивайтесь как джайлларские свиньи. Мы продолжим путь после третьей службы, и к пятой, если Иллару будет угодно, доберемся до Норка.
4.
Осень медленно тащила над Вивленом чернобрюхие тучи, изредка громыхая, словно старая повозка молочника.
«Словно старая повозка молочника» — еще раз повторил про себя Россенброк. Эту самую повозку, с грязных улиц далекого Эркулана, он вспоминал всякий раз, когда тяжелое осеннее небо заливало мир холодной тоской и старость, неотступно ползущая за ним по пятам, заглядывала через плечо и решительно начинала требовать свое.
«Словно старая…»
Марк Россенброк, великий канцлер великой Империи — заложник осени и старости.
«Вот так каждый голодный год. Проклятый ветер тащит страх и ненависть из суровой Кирской Марки, где сейчас Миуш Чаг, по прозвищу Сухарик, ведет армию оборванцев на приступ Киры, а маркграф Нурр, без сомнения, драпает в Винтир за помощью, бросив на произвол судьбы столицу и стада свих любимых породистых оленей. А холодный ветер несет смерть и страдание все дальше и дальше — через всю Империю, в каждый замок, в каждый дом... Закопошатся в грязи армии, побредут по размытым дорогам разбойничьи шайки и отряды наемников, запылают города и деревни. Неурожайный год — год боли и ужаса»
Канцлер, проклиная свою немощность, кряхтя выбрался из огромного кресла, и опираясь на трость прошелся по кабинету. Вот уже много лет он вставал до
«Мы так и не успели его спасти...»
Столь досадный промах имперской разведки. А Стефан был нужен, ох как он был нужен. Настоящий лекарь, не шарлатан… Стефан был на пороге важного открытия и мог бы найти лекарство от чумы.
Старик поморщился, как от зубной боли, и рухнул в кресло, неподвижно уставившись в окно. Мысли о лекаре притащили за собой воспоминания многолетней давности, когда он, еще мальчишкой с гноящейся от постоянных побоев спиной и перемазанными чернилами руками, бежал через объятую пламенем Джассу, прижимая к сердцу мешочек с деньгами и записку к знахарю Айве Горру, с просьбой о помощи. Вокруг него свистели арбалетные стрелы, пьяная чернь бросалась на копья гвардии, глаза его дико слезились от дыма пожарищ, и больше всего хотелось забиться в самый темный угол, чтобы не слышать криков женщин, воплей раненых и умирающих. Но он бежал на край города, перепрыгивая через трупы, поскальзываясь на крови, бежал, хотя сердце готово было выпрыгнуть и помчаться впереди него. Он не успел тогда. Выскочив из подвороти, где шел жестокий бой, он увидел Айве. Знахарь стоял на коленях на пороге собственного дома перед чьим-то телом. Руки ею были но локоть в крови, а лицо, вымазанное сажей и забрызганное чем-то зеленым, было просто ужасным.
«Я получил тогда свой первый арбалетный болт в руку, не добежав до Айве каких-то пяти шагов, и второй — предназначавшийся мне... Но я упал, упал от ужасной боли, прямо лицом во внутренности тела, лежащего перед Айве и болт, летевший мне в спину, попал лекарю в горло, и горячая струя его крови ударила мне прямо за шиворот».
Прошло много лет, но старый канцлер постоянно возвращался в памяти к тем странным и ужасным событиям, хотя за прошедшее время он был свидетелем, а порой и участником множества войн, бунтов и интриг, не менее жутких и кровавых.
«Где та тайна, которую я не заметил? Она лежала под ногами — в лужах крови, среди отбросов и отрубленных конечностей. Я перепрыгивал через главную тайну своей жизни, спасаясь бегством от разъяренной черни. Я втаптывал ее в грязь на дорогах по пути в Норк. Где-то там в закопченных и заблеванных тавернах на границах Армельтии, где скопились беженцы из Эркулана, скрывался ответ, на целый клубок запутанных вопросов.»
Он помнил все, каждое мгновенье, каждое лицо, но что-то все время ускользало от его внутреннего взора, оставляя в памяти лишь бесконечный холодный дождь, доводящий униженных и обездоленных людей до безумия.