Либерия
Шрифт:
«Чудеса! – подумал Алексей. – Может, и верно с головой не в порядке? Только почему после удара кочергой мне девушки мерещатся?»
Хлопнула дверь, и вошел колдун с ворохом одежды.
– На, вот, накинь на себя. А то, негоже в гостях голой задницей сверкать.
Алексей, поблагодарив, с трудом влез в слишком узкие портки и залатанную, но чистую рубаху. Обуви старик не принес, впрочем, он и сам был босиком.
Колдун присел на лавку, положил на стол руки с узлами вен и тонкими, как у пианиста пальцами, а потом пристально взглянул на одевшегося парня и кивком указал на колченогий табурет.
– Давай,
– Меня Алексеем зовут… можно, Лехой, – молодой человек поежился, от колючего взгляда старика стало неуютно, по спине пробежали мурашки, и захотелось спрятаться. – А на избушку я случайно набрел, когда по лесу бегал.
– Ага.., – покивал головой колдун. – Случайно, стало быть. Ну, а меня зачем спасал? Али тоже случайно?
– Ну… – смутился Алексей, – типа того. Мимо шел, и захотелось помочь… жалко стало. Неправильно это – живых людей жечь.
– Неправильно?.. – колдун задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Иной раз бывает и правильно… Я-то сам дурак – на попа наткнулся, да отвести глаза ему не сумел. Кабы не эта «христова дудка», сам бы ушел – не удержали. Из бани-то ушел. Но за радение – спасибо. Добро не забуду. Сказывай, уж, что надо. А то ломаешься, как девка на сеновале.
– Да ничего не надо! – возмутился Алексей, выведенный из себя настырностью старика. – Говорю же, случайно на избушку вышел. Меня староста чуть не убил, одежду, деньги отобрал – вот и пришлось волком по лесу бегать.
Колдун нахмурился, глаза под нависшими бровями зло сверкнули.
– И в наш мир случайно попал? – сердито прошипел он. – Экий ты упрямый! Ведь чую же, что чужой ты, совсем чужой, хоть и оборотень, а не наш. Откель такой взялся?!
Колдун поднялся, грозно сжав кулаки, навис разъяренным медведем. Алексею даже показалось, словно он стал выше ростом, чуть не под самый потолок. Парень в испуге отшатнулся, чуть не упав с табурета.
– Э-э-э… дедуля, ты того… это полегче. Не сердись так, – пробормотал он, пытаясь справиться с паникой.
– Какой я тебе дедуля! – Старик грохнул кулаком по столу, так, что с потолка посыпалась сажа, и как-то сразу успокоился, сел, проворчав: – Тоже мне, внучек нашелся. Щенок мокроносый!
Алексей ошарашено замотал головой, пытаясь вытряхнуть из волос хлопья сажи, и обиженно подумал, что он в этом мире всего два дня, а уже второй человек его щенком обзывает. Покосился на сердитого колдуна и решил: подписку о неразглашении он Сен-Жермену не давал, а без помощи ему никак не обойтись. Старик, вряд ли, его историю кому-нибудь расскажет, а если и расскажет, так ему все равно не поверят.
– Ну, хорошо, – вздохнул молодой человек, – слушай. Только вот не знаю, поверишь ли?
И Алексей поведал старику о том, что появился он из будущего, где по неосторожности испортил ценный и древний артефакт, для восстановления которого нужна одна книга. Хранится она в библиотеке царя Ивана Грозного, спрятанной, по слухам, где-то в подвалах Кремля. Вот за этой-то книгой и послал Алексея его учитель – чародей. Только как найти ту библиотеку – ее еще Либерией называют – неизвестно. Еще рассказал, какая беда с ним случилась в гостях у старосты, и как мыкался он по лесу в волчьей
Говорить было тяжело. Колючий взгляд колдуна вызывал страх, от которого путались мысли, а слова с трудом складывались в осмысленные предложения. Казалось, будто мохнатый паук, копошился в голове холодными, колючими лапками Отвратительные ощущения заставляли Алексея ежиться и вздрагивать. «Телепат доморощенный!» – подумал он, разозлившись, и представил, как отрывает мерзкому пауку лапки, а затем давит тварь, размазывая каблуком по полу.
Колдун дернулся, сморщился как от зубной боли, и неприятные ощущения исчезли. Алексей с тревогой посмотрел на старика, ожидая очередной вспышки гнева, но тот, напротив, одобрительно хмыкнул, улыбнулся и кивнул головой – продолжай, мол, я слушаю.
Когда Алексей закончил, колдун, удивленно покачав головой, проворчал:
– Да… В твой рассказ, поверить трудно, но ты говоришь правду. По крайней мере, как сам ее понимаешь. То, что Лапша с тобой учинил, удивления у меня не вызывает. Поганый человечишка, за медный грош мать родную удавит, что уж тут о чужом человеке говорить. Да и кто другой черным монастырским воронам служить будет? А вот остальное… Дивную историю ты мне поведал. Сколько лет на свете живу, а не слыхивал, чтобы кто-то из будущего в прошлое как из села в село ходил. Ведь его будущего-то и нет еще… Какое сотворим, то и станется. – Старик с удивлением покачал головой, оглаживая бороду. – Да еще книжницу4 эту сокрытую в Кремле ищешь… Нда.. Ну, об этом мы опосля поговорим. Сперва надо выручить тебя из беды, в которую из-за меня да по собственной глупости попал. Но это уж ночью, а сейчас отдыхай, мне вон печь надо истопить, со вчерашнего дня не топлена – стужа в избе.
Старик поднялся и направился к печке, буркнув через плечо:
– Меня Чурилой кличут. Имен этих крещеных не признаю, да и сам крещением не испоганенный.
В доме, действительно, было холодно. Алексей, поджав босые ноги и пуская клубы пара изо рта, съежился на лавке. Был бы человеком, наверное, уже воспаление легких заработал. «Хотя, – грустно подумал парень, – человека здесь бы и не было. Сидел бы сейчас у теплой батареи и мотался по социальным сетям, или на лекции дремал. – Посмотрел на колдуна, суетящегося у печки. – А дедок-то совсем не прост, мутный дедок. Но в помощи не отказал – и на том спасибо. Добуду свое имущество, ручкой помашу – и в стольный град Москву. И так уже сутки потерял». Затем, вспомнив лесную незнакомку, окликнул колдуна:
– Слышь, Чурила, а здесь какая-нибудь девушка живет?
Старик повернулся, недоуменно вскинул брови и посмотрел на Алексея как на ненормального.
– Где это «здесь»?
– Ну… с тобой, в избушке.
– Тебя, и верно, по голове сильно стукнули. Какие девушки? Я и в молодости до девок не больно охоч был – волхование, знаешь ли, требует себя в чистоте блюсти, да силу для чародейства хранить, а не на баб тратить. А теперь мне и вовсе эти вертихвостки без надобности.
– Странно… – пробормотал молодой человек, – неужели, и в самом деле, почудилось?