Liberty
Шрифт:
Однако...
Детали ее тела крошились в его сознании, фактически крайне сложным заданием явилась попытка определить, почему ЕГО сознание реагировало таким образом на ее выражение лица в тот момент, который произошел у них в пятый день после проигранной им партии в шахматы. Тогда ему казалось, что он недооценил соперника, потом он предположил, что он совершенно необдуманно отнесся к нему, как к сопернику, а не как к партнеру. Однако далеко не обязательными были его опасения после того, как он проиграл партию, так как он бесспорно ощущал то, что произойдет нечто безобразное, разоблачающее его внутренности, и он попытался подготовиться к факту крушения любой идеи, и вдруг не только ее тело, но непосредственно его детали превратились в неопознаваемую
***
В снах Карла не было Анастасии. Его руки клеили ее одежду на другие тела, и улыбки ее шестнадцатилетнего лица умирали на губах его недавних любовниц. Он их любил, как будто играл в удачную пару уже не молодого мужчины и симпатичной свежей девушки, соединяющихся неожиданно и стремящихся утонуть в романтике беспечного движения без трасс и маршрутов, в свет неразрешенных конфликтов человечества. А Анастасия не спала два дня, ей было не с кем...
Студийные материалы.
За операционным столом невозможно было разместить всех друзей Робина, он водрузил блюдо со своим новым кушаньем, рецепт которого был придуман его древним предком, графом Карапетяном; Робин отрыл рецепт на даче своей прабабки по отцовской линии в комнате, которую не открывали после ее смерти, Кройер рисовал ее в той комнате, и краски там источали запах, определяя лейтмотив любой смерти натурщиц Кройера. Блюдо простояло на столе, вечер превратился в вечеринку, к блюду подходили с бокалами и вилками, ковырялись в еде, запивали, кто чем, и проникали в Кройера. Робину не удавалось. Мы все делаем ошибки, а ему не удавалось; но мы всегда можем сказать: "начни сначала", и снова проиграть, но ему не удавалось; а мы всегда можем возродиться из пепла и лететь далеко в мечту, которой не дождаться нас, но у нас получается. И мы не говорим "прощай" на перекрестках катаклизмов, а проходим под аркой свободы и мира, а ему пришлось снимать безликое кино на студии своего отца, барона Томилина, и ничего-то ему не удавалось. Анжела случайно резала вены на ногах. А ноги у нее были красивыми. Их заметил Карл, когда гулял по пляжу Сан-Диего, залив глубокой воды Тихого океана успокаивал Карла, грусть его рук была известна лишь ей (догадайтесь). Курт исчез.
Анастасия, милочка. Продайте мне часть самого важного процесса в вашей жизни. Я изменю ваши жизненно важные органы, я - ведьма, я уже частичка заката, а вам нужна фея, и я стану флиртом вашего сна, но не отказывайте мне, у меня серьезные намерения. Спойте свою историю до того, как ветер не забрал ваше сердце, ведь оно уже неисчислимое количество лет застывает в стонущих столичных небесах, и ветер уже давно стремится унести его в непостижимость Атлантид. Хотя, наверное, вы были там, когда ваш самый долгожданный отпуск закончился неожиданно и заставил вас спеть свою историю первому встречному. Встреча была недолгой, но вы не узнали имени, или его забывали все, кто его слышал, а потом пытались найти его в книгах с желтыми страницами.
В снегах нашел Альваро радостное известие, кошка, которую он научил говорить на его уникальном языке, подсказала ему: "Альваро, к снегу... прикоснись, по аллее пройдись, и ты увидишь тропу, по которой уходили соседи, и Курт, тренируясь проскользил по ней, а Элиза слишком немощна, ее снега уже растаяли, а тебе, Альваро, открыт путь".
Он ей не поверил, и оказался на Ямайке в объятиях Стефани, которая уже давным-давно уподобилась ужу, и проникала в рекламные ролики, для которых пианист писал музыку, но никак не могла она разыскать его, задающего забавные вопросы, спящего одиноко.
Рекомендуя Стефани бальзам-ополаскиватель, Альваро помог ей стать звездой журналов и бигбордов.
НИКТО-то.
Все
О Стефани.
Забывая о полетах, она отгоняла от себя беспризорных детей. "Вы мне нужны сегодня ночью", - говорил кто-то из них. Она убегала от глаз, впивавшихся в ее тело, чьи-то уже проткнули ткань одежды и вожделенно мяли ее кожу. В ее карманах лежали печенья разных форм, она их доставала и бросала подальше от себя, дети увлекались сладостями, разбегались и поедали их с жадностью, и увечили друг друга в борьбе за обладание кондитерскими изделиями. А она тем временем бежала прочь, но на пути обязательно тут же сталкивалась с грязными покровителями бездомных детей с Captain Black в зубах. Они хотели, чтобы она была плохой девочкой. На пути в Лас-Вегас.
Пилоты каменного храма.
И теперь никто не верил, и такого действительно не могло произойти, и не могло произойти никогда. Но каменные храмы повергали в уныние пилотов, которым мула все объяснил, и родили их безумные женщины, и мертвыми были они, и их не было, и не могло быть никогда.
Неужели жизнь продолжалась, и заблудиться в хаосе было легко, и непринужденно затеривались в море безумия глаза людей и руки теряли ощущение осязания, слышны были крики, вопли, рваные душераздирающие раны........и более ничего. Лишь немного соболезнований.
Город разрушался. Храм горел. Заказ билетов потерял актуальность. Карл решил, что свет фар бьет по глазам, и это приятнее пыльцы в иллюминаторах.
Кто-то его ждал в LA. Он написал стихотворение: ....
Партия призвала Карла в ряды защитников его родины от разъяренных влюбленных дев, и изменила ему имя. Не выразительными были лица дев, но ярость пылала в их глазах. Ах-аах, гордился Карл своим именем, как барон Томилин гордился своей фамилией, но грозно блестели щиты амазонок, среди них не было Анастасии. Карл не хотел становиться серо-голубым чудовищем там, где воздухом не дышат, где мертвецы, клоака, и еще этот серо-голубой вопрос в каждом движении, взгляде, интонации. Условия усложняются... Громи все на своем пути, изоленту метрополитена разгрызи когтями, лети в душное небо, ищи стратосферы. Это был пианист, подумал, что он покидает Берлин, но его не тронули амазонки с влажными губами, а Карл оделся, как и следовало одеться серо-голубому хранителю города, и с именем на бирке, которое он никак не мог заучить, он направился по направлению к санитарной зоне.
Выпали ли из нормальной жизни.....
Первый в жизни футбольный матч, другие планеты не участвовали в чемпионате.
Пианист сочинил симфонию. Сара - моя сестра, Грег ей не по душе. Семиотики и анаболики появились на устах неонового мальчика около остановки Института антибиотиков. Продолжаем растяжку, уступи соблазну разнообразия, Карл прямо как пикадор. Откусив кусочек мыла с увлажняющей формулой, Анжела стала суперактивной. "Оперу не смотрят, а слушают", - произнес адвокат, и перегнул... Это был великий бенефис перед смертью.
Расстрел звезд на башнях и отсчет времени вспять на курантах, и Анжела стонала на кресле стоматолога, который умудрялся, приводя ее зубы в порядок одной рукой, другой в самые болезненные моменты для ее зубов и десен проводить по ее эрогенным зонам, и она испытывала неописуемые ощущения наслаждения и боли, входя в экстаз и изнемогая от избытка доселе непознанных ее телом движений. Она уверовала во все происходящее как в мимолетный страстный курортный роман, заработали ее гормоны. Снова этот июль. И где же Стефани, упавшая в пропасть кровавой травы. Выжженные трассами пуль дали буйной искренне чистой мечты ее виделись пианисту... Слепое небо растворялось в его глазах. Ах...