Лица века
Шрифт:
В. К. Нет, многие все равно занимаются. Даже на таком репертуаре, на классике! Чего стоят хотя бы шекспировские «Укрощение строптивой» и «Двенадцатая ночь» в постановке Владимира Мирзоева на сцене столичного Театра имени К. С. Станиславского! Не Шекспир, а сплошное секс-кабаре.
Ю. С. При очень большом желании можно и в «Ромео и Джульетте» увидеть пьесу на сексуальную тему. Первая любовь, первое влечение. Что такое первая любовь? Тут многое замешено. Наверное, и сексуальное чувство есть. Но я категорически против того, чтобы на этом все сосредоточивалось, чтобы оно выпячивалось на первый план и тем более чтобы весь, так сказать, процесс показывался в кино или на сцене. Шекспир такого не писал. Островский не писал. И Пушкин, и Чехов. Не писали они этого! Они писали совершенно другое! А когда классика насильственно
В. К. Из Тургенева даже ухитрился тот же Мирзоев сделать «секс-автора», из пленительного и проникновенного «Месяца в деревне»…
Ю. С. Малый театр 26 декабря прошлого года представил зрителям премьеру спектакля «Коварство и любовь».
В. К. Почему вы взяли именно «Коварство и любовь» Шиллера?
Ю. С. Во-первых, Шиллер – автор мира. Шекспир, Шиллер, Достоевский. Понимаете, он в этой категории. Во-вторых, Шиллер всегда был автором Малого театра. И почти все его пьесы шли на сцене Малого театра. Но с 1949 года «Коварство и любовь» у нас не идет. Между тем меня не оставляла мысль, что пьеса сегодня особенно нужна. Конечно, там есть, казалось бы, все, на чем можно было бы «заработать» крепко, выскочить в какую-то «новизну». Любовь двух молодых людей, безумная любовь – тут есть ведь на чем поиграть.
Но дело в том, что Шиллер написал об этом не так, как пишет какой-нибудь современный спекулянт от драматургии. Он написал совершенно другие чувства. И, честно вам скажу, когда 26 декабря мы играли ту премьеру и я увидел, что половина зрительного зала – молодежь, я был на грани шока. Боже мой, я об этом и не подумал! Что же будет? И вот пошел спектакль. Гробовая тишина была на всех сценах, когда герои не валили друг друга, а стояли, смотрели в глаза и говорили о своих чувствах. Не целовались зубами, так сказать, как это сейчас делается, а едва друг друга касались. Это первое прикосновение шестнадцатилетних. А потом – обвал аплодисментов в конце. И именно когда на поклоны выходила эта молодая пара – артисты Василий Зотов и Татьяна Скиба, играющие Фердинанда и Луизу, а они последними выходили, – гром аплодисментов увеличивался. И так каждый раз. Три дня назад я снова был на спектакле. И – та же самая реакция! Там играют наши замечательные мастера – Евгений Валерианович Самойлов, Валерий Александрович Баринов, Василий Иванович Бочкарев, Алевтина Николаевна Евдокимова и другие. Но молодые герои – в центре. И так же на протяжении всех этих месяцев откликается зал. Значит, оказывается, зрителей что-то другое волнует, а не примитивное «вали!». Понимаете? Не это их волнует, а они внимательно вслушиваются в то, что на сцене говорят! Значит, за сотни лет человеческое сердце не изменилось, человеческие чувства не изменились, и я думаю, что где-нибудь в тишине и темноте зрительного зала какая-то пара робко и нежно взялась за руки. Вот в этом-то и заключается сила искусства!
Правда, недавно одна критикесса по фамилии Агишева попыталась как бы уничтожить молодую пару в своей рецензии.
В. К. В «Московских новостях»?
Ю. С. Да. Она попыталась ее изничтожить. Ну, наверное, им рикошетом досталось через меня, потому что, уверен, все-таки основной удар был нацелен на меня. Но ведь логики в профессиональном построении критикессы никакой нет! Она сравнивает молодых героев с Отелло и Дездемоной. Ума у нее все-таки хватило сравнить с Отелло, только она забывает, что это дети, совсем еще молодежь. И по их возрасту уровень актерского мастерства мне представляется наиболее высоким. Это можно не заметить лишь при условии, если ты видеть и слышать не хочешь! Но как же можно не услышать хотя бы зрительный зал, его реакцию? А какой удар по актерам! Слава Богу, это мои ученики, они мне верят, поэтому я сказал: «Ребята, спокойно, это не вас, это меня».
В. К. Серьезная травма для молодых… А вас, насколько я понимаю, некоторые критики и критикессы все время держат на особом прицеле?
Ю. С. Еще бы! Удивляюсь при этом вопиющей непрофессиональности. Хотя бы та же Агишева в своей статье: оказывается, оркестр играет блестяще,
В. К. По отношению к Дорониной – тоже…
Ю. С. Ну, ее вообще замалчивают. Аналогичный вариант. Значит, мы не нравимся. Хотя такая актриса, как Доронина, – она просто не может, в совершенстве зная эту профессию, не может она сделать хуже, чем какой-нибудь Пупкин. Хотя Пупкину дают премию! А не Дорониной.
В. К. Юрий Мефодьевич, злые нападки на вас, на Татьяну Васильевну Доронину… Мне кажется, нечто большее за ними стоит, нежели просто нападки на актеров, которые берутся за режиссуру. В моем представлении эти атаки на русский национальный театр, на его традиции, попытки если не уничтожить его, не ниспровергнуть, то утвердить несколько такое пренебрежительное к нему отношение – как к чему-то второсортному, несовременному, изжившему себя…
Ю. С. Вы знаете, мне бы не хотелось в это верить, но… Я вообще не считаю себя националистом, я интернационалист. И разве не интересно, что первый национальный театр из России, который гастролировал в Израиле, был Малый театр? Он был выбран! Продюсер такой – Фридман, приехал сюда, он посмотрел, наверное, все спектакли в Москве. Был у нас, был в других театрах. Это в 1990 году. Отбирал театр для первых гастролей в Израиле. И потом он с нами встречался. Вот какая его реплика была: «Скажите, почему к вам так плохо относятся театральные деятели?» Мы с Коршуновым ничего не ответили – сказали: не знаем, ну, наверное, у них есть на то свои причины. Он сказал: «Я сделаю все зависящее от меня, чтобы первым театром из России в Израиле был Малый».
И мы поехали туда. И вот тогда были буквально ошеломляющие гастроли, когда зрительный зал вставал после спектакля и не кричал «браво», а кричал «спасибо» по-русски. Когда пожилые люди в первом ряду сидели, я не могу этого забыть, – они не могли встать, просто физически, – и они плакали.
Репертуар тоже выбирала принимающая сторона. Мы возили туда Чехова – «Вишневый сад» и «Лешего», а еще «Царя Федора Иоанновича». Этот спектакль играли меньше, поскольку все-таки Чехов более современный. Было запланировано поначалу всего два или три спектакля. Но потом попросили: нельзя ли добавить еще «Царя Федора»? Мы добавили, отдали свой выходной день. Затем была опять просьба: нельзя ли еще? И когда мы играли «Царя Федора», скажу честно, я испытывал потрясение такое же, какое испытал, когда сыграл эту роль в 1976 году – 27 сентября…
В. К. Что это за день был?
Ю. С. Это был срочный ввод мой, когда я первый раз сыграл ее. Смоктуновский перешел во МХАТ, и вот тогда за десять дней мне надо было ввестись. Казалось, подобного потрясения уже не будет. И вот второй раз – когда мы играли в Израиле, довелось пережить. Потрясающий прием и потрясающая реакция! Когда люди слушают, затаив дыхание и ловя каждое слово! Я такого не испытывал больше, хотя играю эту роль уже двадцать четвертый сезон. Мы играли «Царя Федора» в Германии, играли в Болгарии, в Венгрии, в Японии… Да у нас обширная гастрольная афиша! Мы играли во Франции и в Греции, в Южной Корее – везде нас принимали хорошо. Хотя об этом почти не писалось в нашей прессе! Не странно ли? А они там говорили: вот – русский театр! И там они это хотят видеть, понимаете?
В. К. Поразительно, как все складывается…
Ю. С. Здесь нас пытаются сравнять с каким-то полузападным театром, который в нашей стране все больше насаждают. А он уже там неинтересен стал! Я говорю это вполне ответственно, потому что общаюсь с деятелями театральными из многих стран. Они говорят: уже волна эта спала, это уже не вызывает интереса. Некоторые говорят о Малом: да, это традиционный такой театр. Мы согласны: совершенно верно. А «традиционный» можно сказать ведь с разным подтекстом. «Кабуки» в Японии – тоже традиционный театр. В Корее есть национальный театр – тоже традиционный. В Китае Пекинская опера – традиционная, Шекспировский мемориальный театр в Англии, «Комеди Франсез»…