Лица
Шрифт:
— Это о докторе Брайт. Меня не должно касаться… Но мне интересно, ты не слышала…
— О чем?
Рамона смущенно заерзала:
— Вы ведь дружили… Она могла тебе сказать…
Жени нахмурилась:
— Боюсь, что не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я слышала, что ее принудили, — пробормотала Рамона. — Доктор Ортон заставил это сделать.
— Что?!
— Что он обладал над ней какой-то властью… Между ними что-то происходило… ну… темное, мистическое.
— Рамона, — твердо произнесла Жени, глядя прямо на молодую женщину. Уж не подвержена ли и эта воздействию сильного стресса.
Рамона с сомнением посмотрела на Жени.
— Хорошо, — она поднялась и направилась к двери. — Но люди все-таки поговаривают.
«Спектакль, — подумала Жени. — Наверное, насмотрелась мыльных опер и мыло совсем забило мозги». И она допила чай.
Но в последующую неделю она слышала подобные суждения и от других на этаже, к мнению которых она привыкла прислушиваться. «Откуда они возникли?» — недоумевала Жени. Доктор Ортон был врачом высшего разряда, хирургом из хирургов, как его однажды назвали. Все свое время и умение он отдавал жертвам войны, тысячам других людей, таких, как Хаво. Почему же ему приписывают «черное влияние»?
Загруженность по работе не позволяла Жени откликаться на приглашение Ортона проводить вместе с ним осмотры или ассистировать на операциях. Но получив записку с просьбой зайти к нему в кабинет, Жени твердо решила освободиться.
34
— Давненько не виделись, — проговорил доктор Ортон, открывая дверь.
— Моя вина, — улыбнулась Жени, но внешний вид врача ее обеспокоил: вокруг глаз красные круги, руки трясутся. Неужели возраст брал свое? Раньше — десятилетия оставляли на нем лишь отметины, а сейчас годам, кажется, удалось завладеть им — завладеть полностью.
Они прошли в кабинет.
— Что-нибудь выпьете?
Жени пожала плечами:
— Разве что вина вместе с вами. — Она заметила, что он уже выпил порцию-другую. Не похоже на него, но спиртное восстанавливает кровообращение и в небольших дозах даже рекомендуется в старшем возрасте.
— У меня пациент с болезнью Реклингхаузена, — начал он без всякого предисловия. Мы с доктором Гол-дом из моей команды и хирургом по сосудам Полем Инскиллом запланировали серию операций. То, что мы наметили, чрезвычайно радикально. Такое никто еще не пытался сделать.
Другого врача можно было заподозрить в хвастовстве, но доктор Ортон просто констатировал факты.
Он налил Жени бокал вина и подал вместе с фотографией больного. Лицо было ужасным — все покрыто опухолями, проступающие из-под кожи кости изъедены и деформированы. Хотя Жени и читала об этом заболевании, больше известном под названием фиброматоз или слоновость, с больными ей встречаться не приходилось.
— Опухоли доброкачественные? — спросила она, чтобы проверить себя.
— Да. И сосуды тоже вовлечены. Стоит полезть внутрь, и кровотечение будет профузным. Я предлагаю полностью перелить кровь.
— Сколько лет больному? — по фотографии судить было невозможно.
— Четырнадцать.
Мальчик — а на фотографии — человек без возраста, безликий в своем уродстве. Черты лица едва проступали и не походили на человеческие. Ужасное уродство. Гораздо страшнее, чем «маска» Винстона и лицо отца. У отца недоставало только носа и уха. Кожа съежилась, сползла лоскутами, но оставалось человеческой. А если бы он выглядел вот так… Жени недоумевала, как родители мальчика могли уживаться с таким чудовищем.
— Плохая наследственность? Кто-нибудь болел фиброматозом в семье? — спросила она.
— Никто. Хотя в документах может и не быть отмечено.
— Вы хотите сказать, что раньше таких детей просто убивали?
— Возможно. В любом случае нам не удастся узнать, унаследовал ли больной этот ген от предков или мутировал в утробе матери.
«Да это и неважно», — подумала Жени. Но шансы унаследовать такой ген ничтожно малы. Разве может такое создание кого-нибудь воспроизвести?
— Мы не станем пытаться в данном случае добиться нормы. Наша цель — существенно уменьшить уродство. Не хотите присоединиться к нашей бригаде?
Предложение Ортона поразило Жени. То, что он разрабатывал, могло произвести переворот в черепной хирургии. И он приглашал ее — принять участие в событии исторического значения.
Ее молчание он принял за ответ:
— Хорошо. Снимки и рентгенограммы просмотрим вместе. А на дом я дам вам задание: проглядеть основную литературу и все, что было опубликовано по этому заболеванию. Затем — неопубликованные работы и диссертации, некоторые из них не переведены, но вы читаете по-русски? Я не ошибся? Вот и славно. Потом я хотел бы, чтобы вы взглянули на несколько французских и немецких статей. Свои заметки по операции я готовил по различным источникам, некоторые из них кажутся едва ли ценными. Готовы начать?
— Конечно.
Если она даже вовсе не будет спать, откуда взять время?
В небольшой лаборатории доктор Ортон демонстрировал слайды, чтобы объяснить патологию. Многие из них представляли собой образцы биопсии: насыщенные контрастным веществом больные клетки выглядели необыкновенно красиво, и Жени, глядя на них, пыталась представить себе самого мальчика.
Вспыхнул свет.
— Ну вот, — проговорил доктор Ортон. — Пойдемте обратно в кабинет.
Он опять щедро налил себе вина. Бокал Жени был еще наполовину полон.
— Теперь можно и расслабиться. Я рад, что вы присоединяетесь к нам. Серьезный шаг к нашему будущему сотрудничеству.
Его снарядыложились перед ней, совершенно безопасные, пока не взрывались пониманием в мозгу:
— Сотрудничеству?
— Через год вы, может быть, захотите присоединиться к моей практике, — лаконично объяснил врач. — Буду рад работать с вами, Жени.
Раньше он никогда не звал ее по имени — все пошло слишком быстро. Он предлагал слишком многое. Жени это чувствовала, и в этот миг почему-то вспомнила о Сэлли Брайт. Она хотела спросить его о ней. Знал ли он причину, по которой Сэлли совершила самоубийство, но вместо этого сказала.