Лица
Шрифт:
— Жени, — пробормотал он. — Я люблю тебя. Извини меня.
Жени ничего не могла с собой поделать. Ее соски отвердели. По телу прокатилась знакомая теплая волна покорности. Она уперлась ладонями Дэнни в грудь и отстранилась на несколько дюймов.
— Мы только что завершили успешную операцию. Рискованную. Но все кончилось хорошо.
— Замечательно. Значит, нам обоим есть что отпраздновать. Я приглашаю тебя поужинать «У Ванессы».
— Ты можешь ужинать, но я не могу принять приглашение. Стоимость ужина там больше зарплаты сестры за неделю — да дома и уютнее. Ты не согласен?
И
Спор больше не возникал, но «Ягуар» стоял на месте. Месячные выплаты за него были в два раза больше их арендной платы. В начале декабря, когда Дэнни узнал, что выпуск фильма откладывается до марта, он сообщил Жени, что неспособен заплатить свою половину. На самом деле, признался он, он рассчитывал занять у нее денег на машину.
Жени отказалась ее водить. Появление ее на стоянке клиники было бы вызывающим и оскорбительным — из-за отсутствия денег им часто не хватало даже крови.
— Продай «Ягуар». Верни его обратно. Как-нибудь избавься от него, — посоветовала Жени.
Но Дэнни настаивал на том, что роскошная машина ему необходима:
— С ней и с тобой я чувствую, что могу завоевать весь мир.
— Начни с завоевания половины, — Жени постаралась свести все к шутке. Престижная машина бесила и угнетала ее, но она пыталась понять, почему она так нужна Дэнни. Она вспомнила, что он рос, не видя роскоши, и, наверное, страстно о ней мечтал, для нее же самой богатство было само собой разумеющимся. «Бабушка»стоила восемьсот долларов и вполне ей годилась.
В декабре Жени заплатила полную арендную плату и дала Дэнни двести долларов на машину. Но ее сбережения были уже на исходе, в то время как зарплата, как и предсказывал Макс, оставалась скудной. Подошло время январских платежей. Дэнни еще не вернул ей долга и признал, что и в этот раз ей придется платить самой. Но обещал, что вскоре все переменится: деньги потоком хлынут на них и никогда вновь не станут проблемой.
Они сидели в гостиной — оба в толстых свитерах, чтобы экономить тепло. После обеда Дэнни, как обычно, налил себе изрядно коньяку.
— Ты слишком много пьешь, — раздраженно проговорила Жени. Коньяк был дорог.
— Прекрати. Ты ведь не мой лечащий врач, — отозвался Дэнни и положил свободную руку ей на бедро. — Ты моя любовница, а как только выйдет фильм, станешь моей женой.
— Не уверена, — медленно ответила Жени.
Рука сделалась настойчивее, поползла вверх по внутренней стороне бедра.
— Хорошо, пусть будет последний коньяк за вечер. Нет, предпоследний, — поправился он. — Мне он нужен вместо центрального отопления.
— Не надо, Дэнни, — она приняла его руку с бедра и тут же почувствовала ее отсутствие, как подушка, хранящая тепло человека, который только что на ней сидел. — Может быть, нам лучше не жить вместе?
— Не понимаю, — он опрокинул в рот коньяк и налил себе снова. — Мы идем к супружескому блаженству, семейному счастью. Было трудно, когда ты первая уходила из дома и я пропадал по несколько дней. Но теперь большинство ночей, если ты не занята, мы
— Дело не в этом, — перебила его Жени. И дело было не только в деньгах. Она выдыхалась. Когда он был дома, они ложились невероятно поздно. Сам Дэнни никогда не начинал работать до одиннадцати утра. И хотя он утверждал, что труд писателя настолько тяжел, что никто не выдержит его больше четырех часов, Жени иногда казалось, что он вообще ничего не делал. И конечно, ему никто не платил за этот «напряженный» труд.
— И ведь каждая ночь лучше предыдущей, — уговаривал он ее. — Все по-новому, по-другому, не так, как раньше.
Она кивнула. Губы ее были плотно сжаты. Это-то и держало их вместе. Каким бы блестящим Дэнни не был писателем, любить он мог не хуже, чем творить. Он был отзывчив, изобретателен, нежен, горяч… и всегда любящий. Неважно, если они поругались, если Жени пришла поздно, если ужин оказался испорченным, если он слишком много выпил… Каждую ночь в спальне они вступали в Эдем согласия, красоты и глубокого взаимопонимания.
«Будет ли это вечно?», — подумала она и слезы навернулись на глаза. Почему все не так, как она себе представляла, когда прошлым летом удерживала себя от надежд? Или как ей все представлялось в их первые десять дней?
— Ты не согласна? — настаивал Дэнни.
— Да.
— Тогда пойдем. Время ложиться в постель, — он положил руку ей между ног, и Жени почувствовала, как у нее перехватывает дыхание — предвестие страсти.
— Дэнни, у нас с тобой разные ценности. Мы смотрим на жизнь по-разному, — ей требовалось больше сил, чем она была в состоянии собрать. Даже не могла убрать его руку, и та посылала волны наслаждения и путала все ее решения.
— У нас разные тела, — Дэнни добрался до ее трусиков и направил пальцы во влажную плоть, чтобы убедиться в том, как крепнет ее желание. — И все-таки есть способ их соединить.
Он встал перед ней на колени, осторожно и нежно раздел.
— Дэнни… — Жени пыталась протестовать, но, откинув голову, позволила ему себя ласкать.
Неделю за неделей Жени пыталась это прекратить, но каждый раз тщетно, и Дэнни снова и снова уговаривал ее заняться любовью. Потом на несколько дней она оставила сопротивление, стараясь убедить себя, что все уляжется, когда выйдет фильм, начнут поступать деньги и напряжение между ними спадет.
Она оплачивала аренду, ссужала Дэнни деньгами, хотя ее собственные сбережения окончательно подошли к концу. Она попросила в банке заем, предложив, в качестве гарантии, счет в Нью-Йорке, открытый когда-то для нее Пелом и, насколько ей было известно, существующий до сих пор. Жени не собиралась трогать эти деньги, считая их деньгами Пела, но они позволяли рассчитывать на ссуду в это острое для них время. Вскоре заем будет возвращен из того, что поступит за «Космическую любовь».
Жени старалась не волноваться по поводу денег или из-за того, что ее отношения с Дэнни совсем не развивались. Сладость и свобода, приносимые его любовью, были слишком дороги. Она не могла выйти за Дэнни замуж, пока в их жизни не произойдут серьезные перемены, но не могла и представить себе, что останется без него.