Лица
Шрифт:
— Когда я была маленькой, — стала рассказывать она, — я жила в красивой стране, покрытой снегом. Мой отец был снеговиком, и никто не хотел на него смотреть.
На лице ребенка отразился явный интерес.
— Но я любила его, потому что он был моим папой.
— Да, — понимающе кивнула головой Синди, и с тех пор каждый день просила рассказать про снеговика.
Каждый день Жени развлекала ее новыми историями об отце, иногда придумывая их — это не имело значения. Синди полюбила «снеговика».
Каждый день Жени писала Лекс, словно вела дневник. Она по-прежнему писала по-английски лучше, чем
«Лекс, они не понимают, что их ребенок — человеческое существо. Сегодня Синди подарила мне пять камешков. Она сложила их в круг».
«Синди умеет чувствовать. Она — личность. Но родители не замечают этого. А может быть, притворяются, что не замечают, или просто не хотят».
Жени настолько презирала Томпсонов, что ей было трудно находиться с ними в одной комнате. Но она понимала, что является буфером между ними и их ребенком. От миссис Томпсон она узнала, что в Нью-Йорке Синди оставляли на попечение няньки, которая вовсе не любила детей, особенно «увечных». И теперь, с приближением осени, Жени стала опасаться, что предстоящая разлука с ней плохо подействует на Синди.
«Знаешь, Лекс, это сумасшествие. Как будто выбрасывают алмаз только потому, что не нравится его обрамление. Этим летом Синди научила меня большему, чем я ее. Заставила понять, что отец жил в мышиной норке, только называл ее кабинетом. Не знаю, хотел ли он этого или был вынужден оставаться там из-за лица.
А может быть, это одно и то же: когда люди пугаются тебя и испытывают отвращение к твоей внешности, ты начинаешь сама бояться себя и относиться к себе с отвращением. Но это несправедливо. Разве обязан каждый выглядеть, как остальные люди?»
Жени оставалась на взморье до конца августа. Томпсоны оценили ее терпение и предложили награду. Она отказалась. Гнев, таящийся внутри, был уже готов выплеснуться наружу, но в это время в комнату проковыляла Синди и ради нее Жени сдержалась.
Когда Синди увидела собранные чемоданы, стоящие рядом с Жени, она завыла, а потом тоненько заплакала, как делала это, когда слышала гром.
— Синди… Синди… — Жени встала на колени и протянула руки к ребенку. На мгновение Синди прекратила рыдания. Потом взглянула на Жени — в глазах девочки стояло понимание того, что вот-вот должно произойти.
— Плохой снеговик, — проговорила она и снова завыла.
Жени вышла из дома, но по-прежнему слышала рыдания девочки. Они доносились даже в машину, пятившуюся задом, выруливая на дорогу.
«Хочу быть врачом, — писала Жени Лекс. — Хочу исправлять лица людей».
Ответное письмо пришло в Аш-Виллмотт: «А как насчет того, чтобы исправить мое лицо, — начиналось оно. — Сделать из него что-нибудь вроде твоего?»
Жени улыбнулась: так похоже на Лекс. Для Жени
Но Жени не могла выбросить из головы крошечное личико Синди и ее огромный страх. В начале семестра Жени стала проявлять большой интерес к пластической хирургии: читала все, что могла достать — журналы, старалась раздобыть книги.
Летом она поняла, как увечье калечит и тело, и душу. Если не исправить Синди лицо, она никогда не сможет стать нормальной. Георгия искалечило во взрослом возрасте, когда его личность уже сформировалась, и все же Жени была уверена, обезображенный, он стал другим — новая внешность сформировала новую сущность. И его не избавить от этого, пока лицо не станет выглядеть, как у всех других.
В выпускном классе Жени должна была самостоятельно работать над какой-нибудь темой, и она предложила преподавателю общественных наук — пластическую хирургию. Но тот скептически отнесся к ее выбору.
— Пластическая хирургия? — заметил он. — Слишком легкомысленный предмет для девушки из Аш-Виллмотта.
— Нет, — возразила Жени. — Это вовсе не так для людей с увечьями.
— Подтяжка кожи на лице, — продолжал учитель. — Изменение формы носа. Стареющие кинозвезды, не желающие выглядеть на свой возраст. Если вас интересует медицина, займитесь чем-нибудь более полезным: врачеванием, излечением недугов…
— Пожалуйста, — перебила она его. — Дайте же мне досказать.
Он внимательно слушал, пока она рассказывала о своем лете с Синди. Жени разволновалась, описывая в подробностях, как относились к девочке родители. В конце концов учитель сдался. Она может работать над темой — пластическая хирургия, но при условии, если ограничится только ее историей.
— О новейших методах узнаете, когда подрастете, если, конечно, станете изучать медицину. У наших учениц мы стремимся заложить основу для будущих занятий. Исследуйте прошлое предмета, если у него есть прошлое.
Жени получила разрешение отправиться в Нью-Йорк поработать в библиотеке Академии медицинских наук. Все три раза, проехав два часа на поезде, она оставалась переночевать в квартире Бернарда.
Лишь один раз, в ноябре, он оказался в городе, но и тогда у него была назначена встреча с французским послом. Забежав домой переодеться в официальный костюм, он перебросился несколькими словами с Жени. Из России не было никаких новостей с тех пор, как семь недель назад удалось узнать, что Георгий «получает новую профессию» в специальном «трудовом лагере» под Горьким. Дмитрия зачислили в университет, а местонахождение Наташи оставалось неизвестным, хотя Бернард и признал, что «ее судьба» волновала его не так, как «судьба ее мужа».
— В школе все в порядке, Женя?
— Теперь я Жени, — ответила она. Они разговаривали в его гардеробной. Бернард только что прицепил великолепную бабочку и доставал смокинг. Они говорили по-английски, а «Женя» для обоих относилось к ее русскому прошлому.
— Жени?
— Я уже вам говорила, — напомнила она.
Бернард мельком оглядел себя в зеркале и удовлетворенно кивнул.
— Должно быть, вылетело из головы. Но для меня ты останешься Женей — девочкой с застенчивыми глазами и золотистыми волосами. Тебе их надо отпустить. Эта прическа тебе не идет.