Лицемеры
Шрифт:
– Жаклин, не могла бы проверить, вагон не подъехал? – послышался голос Боба из трубки. Вагоном он называл грузовую машину, что развозила их тиражи по магазинам. – Нет, он может встать прям у фасада, ты загляни вниз… Не бойся, не выпадешь же, ха-ха…
Дик вспомнил, какие широкие подоконники в кабинете их директора. Жаклин сейчас в своей обтягивающей бедра юбке завалилась на этот подоконник животом, чтобы высунуться в окно и посмотреть, не подъехал ли вагон. Дик расслышал скрип директорского кресла. Боб наверняка аж привстал,
– Нету его? Уже должен был подъехать, – негодовал он.
Какое-то время снова ничего не происходило. Клавиши пощелкивали, Боб потягивал кофе. Толстяк доедал своего Амму с отсутствующим видом.
– Жаклин, ты не могла бы кое-что сделать? – вдруг снова раздался голос Боба. Дик вжал трубку в ухо сильнее.
– Там, видимо, с цоколем какие-то проблемы, лампочка так жужжит, – объяснял он что-то на звук подошедших каблучков. – Попробуешь довернуть ее в цоколь поглубже? Если не перестанет, тогда электрика придется звать…
– И что мне нужно сделать? – не поняла Жаклин.
– Да ничего особенного, просто довернуть лампочку по часовой, встань на мой стол, ты дотянешься…
Девушка какое-то время молчала.
– Может, все-таки лучше электрика сразу? А то я что-нибудь еще испорчу…
– Да ничего не испортишь, не волнуйся…
– Я не хочу пачкать ваш стол, простите.
– Сними туфельки, ничего страшного…
– Нет.
– Жаклин, – голос Боба понизился до глубоких грудных нот, – может, если я тебе включу надбавку за исполнение обязанностей электрика, ты пересмотришь свое решение?
– Нет, мистер Куэй, – холодно отозвалась Жаклин, – я не уверена, что в достаточной мере квалифицирована по этому вопросу.
Стук каблучков оповестил, что она вернулась за свой рабочий стол. Дик отнял слегка дрожащую руку от уха и завершил вызов.
– Не думал, что Боб настолько омерзителен, – пробормотал он толстяку. – С виду всегда такой обходительный и позитивный. Терпеть не могу все эти маски.
– Удалось выяснить что-нибудь важное?
– Да, мы выяснили главное, – облегченно выдохнул Дик. – Жаклин вовсе не такая проститутка, какой хотела мне показаться. Я был прав, она меня проверяла.
Толстяк протянул ему жирную пятерню. Дик с удовольствием хлопнул по ней ладонью.
– Как тебя звать?
– Чип.
Глава 3. Пицца из кетчупа и двух яиц
– Чем думаешь заняться вечером?
– Есть предложения? – оживился Чип. Они стояли у входа в бургерную и сытно вытирали рты от крошек.
– А если даже и нет их? Тогда чем займешься?
– Тебе в самом деле интересно?
– По-твоему, я лицемер?
Чип хохотнул, удерживая свое пузо в ладонях.
– Я думал,
– Хочешь продолжить мне в этом помогать? – с трудом скрыл радость Дик. – А как же твои дела?
– Неужели они тебя так волнуют?
– Не особо, – честно сказал Дик. – Но я должен быть уверен, что не злоупотребляю чужим временем… Вдруг у тебя какие-то свои дела есть и…
– …И стал бы я тогда о них молчать? Твои дела – теперь и мои дела… По-крайней мере, до тех пор, пока мы изобличаем ложь, грязь, мерзость и разврат…
– Где живешь?
– Где придется, – безмятежно отозвался толстяк, сняв с головы кепку. Под ней скрывались рыжие слежавшиеся вихры.
– Крыши своей над головой нет? – понимающе спросил Дик, глядя, как тот с наслаждением скребет ногтями шевелюру. Чип нахлобучил кепку снова.
– Как это нет? – толстяк щелкнул ногтем по козырьку. – А это что, по-твоему?
Дик грустно усмехнулся. Этот Чип явно из крепких ребят, раз ему хватало духу с иронией подходить к тому, что он бездомен. Дик сам был из таких.
Из дома ему пришлось уйти лет в девятнадцать. Его буквально выдавило из дверей под напором Питера, его отца, и его противоречивых бредней, которых Дику следовало придерживаться, пока живет на его территории и скотского обращения, терпеть которое становилось с каждым годом все труднее. В какой-то момент это стало вопросом выживания его достоинства. Он собрал пожитки, которые осмелился назвать своими, – а это было непросто сделать в доме, в котором, по словам отца, не было ни одной вещи, которую бы Дик заслужил, – и слинял.
Что же касается матери, Долорес, то, конечно, она сопротивлялась. Здравому смыслу. С некоторыми сомнениями она все же всегда и во всем была на стороне отца, впрочем, она не оставляла надежд, что всё изменится. Но когда Дик пытался выяснить, что же именно должно, по ее мнению, измениться, в ответ летели только оскорбления. Тезисы, как их называл Дик, в надежде услышать основания, но их никогда не было. Или они звучали, но только в виде других напастей.
Лишь к девятнадцати годам Дику хватило ума понять, что основанием был сам факт его существования бок о бок с ними. Они не могли в этом признаться ни ему, ни себе, поэтому объясняли все его проступками. Надо ли говорить, что правила, которые он преступал, взаимоисключались?
Дик, ты уже достаточно взрослый, почему мы должны тебя кормить? Уже здоровый лоб, а все сидишь на нашей шее. Покупай еду себе сам.
На еду денег он, видите ли, заработал, а сахар можно и у нас потихоньку отсыпать? Как же ты жалок, Дик. Как ты будешь жить с людьми, тебя ведь ни одна девушка не потерпит…
Покупаешь теперь все только для себя, складываешь в свой жалкий уголок в холодильнике, а о других не думаешь, Дик? Может, тогда купишь себе собственный холодильник? Господи, кого же мы воспитали…