Лицей 2019. Третий выпуск
Шрифт:
Некоторые из победителей предшествующих двух сезонов уже вполне писательски сложились и подтвердили “лауреатскую” репутацию – вспомним хотя бы лауреата первого сезона, прозаика Евгению Некрасову, чья яркая “Калечина-Малечина” в 2019-м вошла в короткий список “Большой книги” и стала частью полноценного литературного пейзажа. Без скидок, авансов и отеческого похлопывания по плечу. Кто-то продолжает искать себя, но так сильно, так мощно, что с изумлением следишь за этим поиском. Недаром в слове “сезон” звучит сериальный отголосок: премия удерживает внимание аудитории, как хороший сериал, не отпуская, сохраняя интерес, выводя на сцену новых и новых героев.
Кто же вышел на неё сейчас, по итогам третьего сезона? Прозу, прямо скажем, читают больше
Лауреатом стала Оксана Васякина, родом из Усть-Илимска, живущая сейчас в Москве. Она давно известна в литературном кругу. Впрочем, и шире – тоже. Васякина демонстративно, резко разрывает с убеждением, будто русский стих предпочитает классические формы. Вопреки тому, что говорят поэты старших генераций (и особо непреклонно – Александр Кушнер), Васякина дышит стихами как хочет, затягивая в поэзию низовые темы, взламывая и заново собирая ритмы. Что-то есть в её стихах от силы раннего русского рока – я говорю не о поэтике, скорей об интонации.
…я не помню какое в сибири летоно помню страшные ослепительные зимыи в моих воспоминаниях матьвсегда в заиндевевшем автобусе смотритсквозь мутное стекло на дорогуу неё губы в жирной бордовой помадеи над губами светлые усики покрыты инеемона смотрит перед собойна дорогуРазрывает Васякина и с представлениями о границе “поэтического” и “прозаического”, о природе “женского” начала в словесности, о гендерном статусе в целом. Её принципиальный феминизм – не хипстерский, не игровой; это убеждение, вызревшее и переведённое на современный поэтический язык. Но если бы она лишь разрывала, отказывалась, преодолевала, а не создавала, утверждала, предъявляла опыт, то её стихи не вызывали бы такого отклика. А отклик есть. И отвержение, и приятие сопровождают публикации и выступления Васякиной; она одна из немногих поэтов (поэток?), чьи стихи прорываются к новой аудитории и завоёвывают её.
Занявшая второе место Александра Шалашова тоже работает с вольными ритмическими конструкциями, тоже отходит от привычного размеренного и как бы уснувшего стиха. Но отходит, как бы сказать, деликатней и мягче; впрочем, она и вообще – мягче. И в картине мира, и в интонациях, и в словах, сквозь которые просвечивает лёгкая (опять же, в её мире почти всё лёгкое) ностальгия:
Я держу в руках книгу семьдесят седьмого года издания —сколько стояло их на полках гэдээровского серванта,под светом чехословацкой люстры, в комнате,пахнущей пылью и одеколоном “Шипр”?Я представляю, как они жили – приходили с работы,ели суп с мелкой яичной лапшой, пересаживали цветы,вешали занавески, воспитывали сына с дочерью, слушали,какСтавший третьим поэтическим лауреатом смолянин Антон Азаренков не боится быть куда классичней. Нет, он тоже предпочитает свободный стих, тоже втягивает в лирическую воронку самые разные сюжеты, от бытовых до бытийственных. Но при этом сам его тон, сам его внутренний ритм соотнесены с опытом ближайших предшественников. И это не традиционализм – просто литературные обстоятельства переменились. Если большинство твоих ровесников работает на грани слома, значит, слом и стал традицией. А обратиться через голову эпохи к высокой норме – всё равно что переступить через конвенцию, проявить ту поэтическую волю, без которой успеха не будет.
Энциклопедия детских страхов:меня маленьким мама водила в секту.Я до сих пор помню этот запахдешёвой мебели. И все, ктособирался в обычной двушке за чудесамик вечеру обговорённой даты,это толстые женщины с заплаканными глазамии какие-то бородатые.<…> …Ночью душно даже с открытой форточкой.Из-под курток в прихожей торчат не вешалки, а рога.Часто-часто по сухой и шершавой жёрдочкеперебирает лапками попугай.Кстати, случайная, но важная параллель: не попавшая в итоговую тройку, но заслужившая особого упоминания жюри Снежана Каримова тоже пишет в своей повести “Идущие полем” о детской травме, которая связана с верой родителей. Её героиня растёт в семье, где мать, разочарованная в жизни, ищет выхода из тупиков среди старообрядцев, и дети расплачиваются за материнский страх и материнскую растерянность. А ставший первым “прозаическим лауреатом” Павел Пономарёв из Рубцовска Алтайского края открывает подборку рассказов историей бегства автобиографического (как минимум тесно связанного с автором) героя – из шумного мира, где человек теряет себя, в глушь, где он себя находит. А может быть, и не вполне…
Значит ли это, что всё-таки есть очевидные пересечения и выстраивается общий поколенческий сюжет? Иногда начинает казаться, что – да, выстраивается. Скажем, прозаики, вошедшие в финал “Лицея”, довольно часто пользуются схожими приёмами и следуют общим трендам. Во многих текстах – в том числе включённых в эту книгу – поперёк торжествующего модерна возникают стилистические “ходы” советской прозы – и “деревенщиков”, и трифоновской школы. И это не вторичность, не повторение задов, а свободное литературное решение.
Ещё один повод для сомнения в начальном тезисе статьи – характерное распределение литературных сил. Словно кто-то властно поделил писателей по группам: либо яркая словесная игра, либо глубоко освоенный жизненный материал. Обычно бывает иначе; хитросплетение фабулы и сгущение стиля сочетаются с погружением в современность, в те пласты действительности, которые не проработаны предшественниками. А здесь – ставка на слово как таковое расходится со ставкой на рассказ о неизвестной части нашей жизни.