Личная воровка герцога
Шрифт:
Девушке показалось, что она ослышалась. Альбрехт – именно так испуганно называла какого-то мужчину та сумасшедшая блондинка, впадая от одного упоминания этого имени в плохо контролируемое истеричное состояние. Что если этот человек действительно так опасен, и отсюда надо бежать как можно скорее?
Вспомнив, с каким удовольствием она шлепнула его по подтянутой ягодице и еще сказала напоследок, что задница у него хороша в отличие от всего остального, Сашка зажмурилась: что вообще на нее нашло в тот момент? Конечно же, он вызвал охрану, которая теперь в спешном порядке начнет искать мерзавку, позволившую вольности в отношении его
Девушка с усилием подавила в себе желание заметаться по комнате и, взглянув на вещи прислуги, принялась в спешном порядке подбирать себе одежду. Вдруг ей повезет, и она сумеет сойти за свою, хотя бы на небольшой отрезок времени, а дальше видно будет.
Пока Саша перебирала все возможные размеры платьев, которые нашла на полках, в спальню к герцогу фон Хонштейну степенной походкой, не потрудившись постучаться, вошел высокий мужчина лет тридцати на вид. Темно-коричневый удлиненный камзол с блестящими бляхами на вороте и манжетах, шли ему гораздо больше обычной одежды. Было все-таки что-то такое в военной форме, что делало даже из безусого юнца уверенного в себе мужчину.
Альбрехт, давно отправивший опостылевшую любовницу к себе, сидел за широким письменным столом и что-то старательно выводил на бумаге. Он не стал тратить время и облачаться во что-то более достойное своему статусу, просто обернул вокруг себя простыню и принялся за срочные дела.
Вошедший, молодой граф Валлар фон Тибериас, был лучшим другом Альбрехта. Он замер на пороге с удивлением и восторгом рассматривая разбросанные по комнате вещи, некоторые из которых были безнадежно сломаны или порваны. Стол оказался перевернутым, а оторванная ножка валялась в нескольких метрах, один из трех стульев вообще разлетелся в щепки, постельное белье частично было разорванно и валялось прямо при входе, а частично висело как флаг на ветвистой люстре. Горный хрусталь, красиво выгравированный в форме капель, остался на ней лишь местами, основная часть валялась под ногами и осколки неприятно хрустели при малейшем движении стоп.
Миндалевидные глаза графа, теплого шоколадного оттенка, при виде такого беспорядка изумленно расширились. На смуглом лице с безупречно правильными благородными чертами и прямым носом, это смотрелось несколько экзотично. Этот мужчина не привык удивляться, ему больше шло выражение спокойной иронии, лишь изредка менявшееся на искреннюю улыбку. Тонкие губы чуть дрогнули, а затем непроизвольно изогнулись в многозначительной усмешке:
– Глазам своим не верю: у твоей прелестницы Эссы появился темперамент?
Герцог, слышавший, что кто-то вошел в его покои без стука, даже бровью не повел в сторону друга:
– Он у нее всегда был, если ты не помнишь. Но это сделала не она, а совсем другая женщина: она появилась здесь как вихрь и так же неожиданно исчезла. Кроме глаз и всклокоченных светлых волос у меня в памяти ничего не отложилось.
Валлар дернул плечом и принялся не торопливо прохаживаться по комнате, с любопытством рассматривая царивший вокруг беспорядок. Черные, отполированные до блеска сапоги, сходившиеся у щиколоток в гармошку, со смаком наступили в женские панталоны. В Эссе все было прекрасно, и происхождение, и богатые имения отца, и налитое сочное тело с очаровательным кукольным личиком, но вот вкуса у нее не было и это
Услышав комментарий друга по поводу любовницы, граф с возмущением фыркнул:
– Это у Эссминды темперамент? Брат мой, мы сейчас точно говорим об одной и той же женщине? Не смеши меня, я изучил эту малышку вдоль и поперек, не вовремя попав на крючок своей любознательности. Как-то наслушался восторженных поэм от барона Дерота, который ухаживал за ней с самого раннего возраста и не удержался. И каково было мое разочарование, когда я понял, что это не женщина, а пресное тесто?
– Тесто? – переспросил Альбрехт рассеянно, явно не слушая бурную тираду товарища, но тот не заметил этой досадной помехи и самозабвенно продолжил делиться своим сомнительным жизненным опытом:
– Именно, самое настоящее пресное тесто! Из него можно лепить все, что твоей душе угодно: да, сначала это даже забавно, но потом тесто начинает липнуть к рукам и становиться не просто скучно, возникает главный вопрос: зачем ты теряешь свое время на очередную пустышку?
У герцога непроизвольно дернулась рука и с пера сорвалась сочная капля, превратившись на желтом пергаменте в жирную кляксу, вместо аккуратной точки, которой мужчина хотел завершить длинное предложение. Пальцы сами по себе взялись за новый лист, но Альбрехт подумал, что для Сандры сойдет и такой черновой вариант, и оставил все как есть.
– Насколько я помню, именно такие женщины, которые не обременяют твою жизнь своим изрядным содержанием, тебе и нравятся. А сейчас ты брызжешь слюной только потому, что в конечном итоге она предпочла меня, а не тебя.
Валлару было неприятно слышать про себя такие речи, но ничего с этим он поделать не мог: Альбрехт, с которым они росли вместе с самого рождения, знал графа как облупленного.
– Не скрою, так и было, но тогда я был юн и безнадежно пленен красотой женской души. И вообще, когда ты успел стать таким занудой? Эсса определенно плохо на тебя влияет, я давно не видел твоего хорошего настроения, ты все время хмуришься и ворчишь.
Альбрехт не поднимая головы от письма, хмыкнул:
– Теперь это так называется? Что ж, я буду знать, где именно у женщин находится душа.
Валлар пафосно приложил две ладони к вискам, демонстрируя, как сильно его ранят слова приятеля и вскрикнул:
– О, тебе лишь бы все опошлить, чтобы я не мог расправить крыльев, но это все от зависти, друг мой, от черной удушающей зависти. Ты можешь думать все, что угодно, тем более что я теперь обращаю внимание на более важные вещи, чем просто смазливое личико и томные речи.
Граф скорбно поджал губы, так и не добившись должного внимания со стороны товарища, и присел на краешек кровати. Повертев головой, мужчина брезгливо взял двумя пальцами зеленый плед из грубой шерсти и отбросил его в сторону, подальше от себя. Большая часть ткани была безнадежно испорчена какими-то пятнами. Сопроводив грязную вещицу задумчивым взглядом, он с интересом проговорил:
– Друг мой, у тебя ведь в роду сплошь высокородные эльфы да самые знатные дочери среди монарших отпрысков Золотого Эдраха, где же твое хваленое чувство прекрасного? Ты скоро зарастешь не только пылью, но и коростой, да простит меня твоя покойная матушка, чудесная была женщина, терпеливая. А ты все такой же, оболтус… Ты давно приказывал служанкам прибраться здесь?