Личная жизнь Александра I
Шрифт:
Александру надо было принимать решение. Мысль «абдикировать» его не оставляла, но и с тайными обществами надо было что-то делать. Раз они «разрастаются», это может привести к революции — мало нам Франции! Конечно, для Александра это было очень важное и тяжелое решение. Он понимал, что за первым арестом последуют другие, что ему придется отправлять в крепость друзей, с которыми вместе воевал, и понимал также, что осуществить жестокий суд ему не под силу. Но он не мог оставить наследнику страну в полном беспорядке. 10 ноября после обморока государю было совсем плохо, «весь день продолжался жар». А к вечеру он настолько ослаб, что появилась «забывчивость, отчего мало или уже совсем не говорил, а только просил» (журнал Волконского).
На следующий день у императора опять был обморок. Виллье
На следующий день лихорадка усилилась, Александр плохо дышал, «ночь была ужасной». Виллье решил поставить пиявки за уши, но получил категорический отказ. Тогда он обратился к Елизавете Алексеевне, заявив, что единственное средство заставить государя подчиняться врачам — это «предложить его величеству причаститься Святых Тайн». От этого государь точно не откажется, а священник наставит больного на путь истинный.
Александр узнал об этом 14 ноября и тут же призвал к себе доктора Тарасова, до этого его пользовал только Виллье.
— Дела мои так плохи? Разве я в опасности? — спросил он у Тарасова, потом позвал Вилле и повторил вопрос: — Вы думаете, что моя болезнь зашла так далеко?
Виллье смутился, но не мог отрицать — положение очень серьезно. Елизавета Алексеевна была рядом. «Благодарю вас, друг мой, прикажите — я готов», — сказал он ей спокойно.
На следующий день позвали духовника. Обряд был совершен со всем ритуалом. После этого Александр согласился на все лекарства, и на пиявки, и на прикладывание к затылку и к спине шпанских мушек. Жалко императора. Сразу вспоминается Гоголь, тоже весь обвешанный пиявками: «Зачем вы меня пытаете?» На следующий день государь опять призвал священника. На этот раз он хотел исповедаться и причаститься не как император, а как простой мирянин. Все церкви Таганрога, Петербурга, Москвы, да и вообще России молились об исцелении императора.
К вечеру 17 ноября «болезнь достигла высшей степени своего развития» (Тарасов). Однако Елизавета Алексеевна написала в Петербург Марии Федоровне, что «сегодня… наступило очень решительное улучшение в состоянии здоровья императора». 18 ноября государь впал в забытье, 19 ноября «в десять часов пятьдесят минут испустил последний дух. Императрица закрыла ему глаза и, поддержав челюсть, подвязала платком, потом ушла к себе». Этот последний вздох Александра I описали все авторы «записок», но каждый по-своему, и никто внятно не написал, сколько человек, помимо императрицы, находилось в комнате в момент смерти Александра I.
Императрица Елизавета Алексеевна
Похороны такой личности, как русский император, требуют серьезного приготовления — вскрытие, бальзамирование, императрицу надо было удалить из дворца. Князь Волконский подыскал местожительство для Елизаветы Алексеевны. Она не хотела уезжать и сказала Волконскому: «Я уверена, что вы разделяете со мной мое несчастье, но неужели вы думаете, что меня привязывает одна корона к моему мужу? Я прошу вас не разлучать меня с ним до тех пор, пока есть возможность». После чего никто ее не смел просить, и она оставалась одна в своих комнатах и ходила беспрестанно к телу без свидетелей, но в конце концов была вынуждена покориться.
20 ноября она оставила дворец, переехав в частный дом семьи Шихматовых, где пробыла десять дней. Отрывок из письма неизвестного лица из семьи Шихматовых матери: «Сего дня 18-го поутру прислал князь Волконский к моему зятю просить, чтобы он приготовил свой дом на случай всеобщего несчастья для императрицы, которую они располагали перевезти к нам…»
В том, что Волконский искал жилье для императрицы за день до смерти мужа, Барятинский видит одно из доказательств не смерти, а ухода императора. Как можно при живом человеке делать подобные приготовления? Тем более что в одном из дневников-свидетельств написано, что императору стало лучше? А вот с точки зрения
Но помечтаем, представим себе, как все могло быть. Наверное, и раньше Александр говорил жене, что собирается оставить трон, но никогда не говорил так ясно, не те у них были отношения, а на этот раз все точки на «i» были поставлены. Он уходит с политической арены, вместо него похоронят другого. Что должна была испытать Елизавета Алексеевна? Если он сообщил свою тайну жене, то, наверное, они обсуждали их будущее. Предположим, что он предложил императрице выбор — последовать за ним или остаться в России вдовствующей императрицей. Разумеется, при всем желании она не могла выбрать первый вариант. Она была хранительницей тайны, это обязывало к определенному поведению. Разве что потом, когда страсти утихнут, она попросит отпустить ее к матери, и ей позволят уехать… А уж из Германии все пути открыты. Но куда открыты эти пути? Вряд ли Елизавету Алексеевну устроила бы жизнь в худой избе при казенном Краснореченском винокуренном заводе, а именно там жил таинственный Федор Кузьмич. Но почему обязательно Сибирь? Может, император Александр осел где-нибудь на берегах Рейна, как мечталось в молодости, или вообще уехал в Америку, уж там и вместе с супругой можно было бы затеряться. Замечательный сюжет для нашего кинематографа!
Как уже говорилось, Елизавета Алексеевна перестала вести дневник после 11 ноября. Можно предположить, что он просто был уничтожен. Барятинский предполагает, что эта часть дневника, равно как и записки матери Марии Федоровны, касающиеся этого периода, были уничтожены Николаем I. Романовы желали сохранить тайну смерти Александра I.
Вот письма Елизаветы Алексеевны, написанные после смерти мужа.
19 ноября, письмо матери: «Я самое несчастное создание на земле. Я хотела сказать Вам только, что я еще существую после потери этого ангела, который, несмотря на измучившую его болезнь, всегда находил для меня благосклонную улыбку или взгляд, даже когда он никого не узнавал. О, матушка, матушка! Как я несчастна, как Вы будете страдать вместе со мной! Боже, какая судьба! Я подавлена горем, я не понимаю самое себя, я не понимаю своей судьбы, словом — я очень несчастна…»
Письмо императрице Марии Федоровне: «Дорогая матушка! Наш ангел на небе, а я — на земле; о, если бы я, несчастнейшее существо из всех тех, кто его оплакивает, могла скоро соединиться с ним! Боже мой! Это почти свыше сил человеческих, но раз Он это послал, нужно иметь силы перенести. Я не понимаю самое себя. Я не знаю, не сплю ли я; я ничего не могу сообразить, ни понять моего существования! Вот его волосы, дорогая матушка! Увы! Зачем ему пришлось так страдать? Но теперь его лицо хранит только выражение удовлетворенности и благосклонности ему свойственной. Кажется, что он одобряет все то, что происходит вокруг него. Ах, дорогая матушка! Как мы все несчастны! Пока он останется здесь, и я останусь, а когда он уедет, уеду и я, если это найдут возможным. Я последую за ним, пока буду в состоянии следовать. Я еще не знаю, что будет со мной дальше, дорогая матушка; сохраните ваше доброе отношение ко мне».
Волконский пишет в Петербург о Елизавете Алексеевне: «Здоровье вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны весьма посредственно. Вот уже несколько ночей кряду изволят худо оныя проводить и чувствуют судороги в груди, принимая, однако, прописываемые г-ном Стоффрегеном лекарства. Ежедневно два раза в день изволят присутствовать у панихид».
Известие о смерти Александра I достигло Петербурга 27 ноября. Варшава получила сообщение о смерти раньше, 25-го, формально для всех Константин Павлович оставался наследником. И началась чехарда с точным установлением нового императора.