Личное дело Кати К.
Шрифт:
А что, если попробовать перейти к сути моей обиды на Диму? Или:
– Ты сегодня сопела.
– Да. Это потому что у меня насморк. Прости, что мешала тебе спать.
Что получается? Да, я сопела. В самом факте насморка нет ничего обидного. Насморк может быть у каждого человека. А у меня насморк, потому что я – тонкое нежное существо, которое простужается от легкого дуновения ветерка. Тонкое нежное существо простудилось у открытого окна, когда разговаривало с Карлсоном. Получается, что сопеть, наоборот, очень женственно
Как было бы хорошо, если бы мы с Кисой были абсолютно уверенными в себе личностями с высокой самооценкой! Тогда нас вообще нельзя было бы обидеть. Как дядю Юлиуса, которого в реалистической манере нарисовал Малыш: в очках и со вставной челюстью.
Малыш даже подписал портрет дяди Юлиуса – «Болван». А дядя Юлиус увидел себя, изображенного на рисунке в очках и со вставной челюстью, и сказал Малышу:
– Плохо ты нарисовал лошадь.
Если бы дядя Юлиус втайне подозревал, что похож на лошадь, он бы точно обиделся. А он совсем не обиделся, потому что абсолютно не мыслил себя в лошадином контексте.
Если мы обижаемся на что-то, значит, именно это что-то у нас очень болит. И тогда наша обида – хороший повод, чтобы разобраться в себе.
Ну, а если у нас нет склонности к самоанализу, а, напротив, есть склонность поскандалить, тогда, конечно, другое дело – можно обижаться самому или обидеть в ответ.
Старый способ – это выразить свои чувства. Проговаривая обиду, мы перекидываем ответственность с себя на партнера.
Не то чтобы я такая злопамятная, но сегодня я так обижена, что другие примеры не приходят мне в голову.
– Ты сегодня сопела.
– Мне так неприятно это слышать… Так больно думать, что я как барсук… – могла бы сказать я. И пусть бы Дима мучился.
Может быть, я так и скажу вечером… Посмотрим, что он ответит!..
Я сидела и обдумывала свою обиду и вдруг собралась на спектакль к Кисе. Не потому что я родитель, а чтобы посмотреть и потом рассказать Диме.
Школа совсем рядом, нужно только перейти Невский, но я решила поехать на машине, вдруг у Кисы будет много цветов.
Школа совсем рядом, но нужно переехать Невский…
В общем, пока Киса играла главную роль, я сидела в машине в пробке и тупо смотрела в окно, без книжки, без питания, с разряженным телефоном. А спустя полтора часа пробка закончилась, и мне вдруг стало так грустно, злобно и обидно, что я повернула назад – все равно я барсук и все равно Киса меня не ждет, все равно я соплю и никому не нужна…
Когда я вернулась с большим пакетом, Киса уже была дома.
– Что это у тебя? – спросила она.
– Подарок тебе и мне тоже.
Киса бросилась к пакету:
– Покажи-покажи-покажи! Открывай скорей! Ах, какая прелесть!
Я купила
Киса схватила красный шарф и вдруг заплакала.
Плачет… не притворяется!..
– Ну что, что?.. Хочешь, зеленый тебе, а красный мне? – спросила я. – А хочешь, зеленый тебе и красный тебе?..
Киса все-таки сказала мне, почему она плачет: она больше хочет зеленый шарф, но ее устраивает и красный. Но не устраивает, что я без уважительной причины не пришла на ее спектакль…
– Но ты же сама сказала – только родители! И ТАК посмотрела…
– Я не ТАК посмотрела, а по-другому…
Неужели Киса хотела, чтобы я пришла к ней на спектакль как РОДИТЕЛЬ? Почему она не сказала?..
А я почему не спросила?.. Мы с Кисой всегда думаем, что это МЫ стесняемся и боимся, а ДРУГИЕ нет. А может быть, пока мы стесняемся и боимся, ДРУГИЕ тоже стесняются и боятся НАС?..
Я представила, как Киса выглядывала меня в зале, и никто к ней не пришел, а я в это время сидела в пробке с разряженным телефоном, без книги и без питания… И заплакала.
– Ты из-за меня плачешь? – передернула плечами Киса. – Да я и не расстроилась вовсе… Подумаешь…
– Да, из-за тебя, – честно ответила я, – и еще из-за себя. – И я рассказала Кисе, что я сегодня сопела, как барсук.
– Ну и что? – удивилась Киса.
– Как что?! Разве я барсук? Барсук – неприятное животное.
– Нет, нет, – вдруг бросилась ко мне Киса и тоже заплакала, – я не потому плачу, что ты не пришла на спектакль, а потому, что ты не барсук…
– А кто же? – глупо спросила я.
– Ты очень приятное животное, – сказала Киса, и мы засмеялись.
Киса не сказала мне, как в кино, потупившись: «А можно я буду называть тебя мама…» Да и какая я мама – она же выше меня в два раза. И в четыре раза худее… К тому же я не могла родить ее в детстве.
Киса сказала мне:
– Возьми зеленый шарф.
В Кисиных глазах светились участие и понимание, и жалость… И мне очень захотелось воспользоваться этой хорошей минутой и спросить Кису – почему она разрешила нам с Димой пожениться, а потом вдруг возненавидела меня? Что же это все-таки было?..
Но я не стала спрашивать ее, – зачем?..
Причин может быть много… Может, я ее чем-то обидела, может, Киса решила, что никому не нужна в этой семье, кроме Котика, может, у нее тогда просто все гормоны разом взорвались, и она сама не знает. А может быть, Киса просто хотела привлечь к себе мое внимание, как будто взорвала паровую машину, чтобы я все время думала только о ней… Зачем спрашивать?
Главное, она меня простила. За что?
Это не важно, за что. Потому что, если на нас кто-то обиделся, не важно, что мы не имели в виду ничего плохого. Человеку же все равно больно, несмотря на наши лучшие намерения.