Личное дело

Крючков Владимир Александрович

В Москве узнали о случившемся спустя 4–5 часов. Пропажа самолета, да еще пилотировавшегося летчиком довольно высокого звания, — событие серьезное. Ясно было, что с самолетом что-то произошло и нужно срочно выяснять судьбу пилота: душманы в таких случаях были скоры на расправу.

Прежде всего необходимо было узнать, жив ли Руцкой. Первое Главное управление КГБ вместе с Главным разведывательным управлением Генштаба немедленно подключилось к розыску пропавшего летчика.

Вскоре по радиоперехвату прошло сообщение о том, что над территорией Пакистана был сбит советский самолет (по другим сообщениям

проходило, что самолет потерпел катастрофу) и что летчик погиб. Не верить этим сообщениям у нас оснований не было, но мы все же продолжали поиски, хорошо осознавая, что если пилот уцелел, то его жизни угрожает серьезная опасность.

Кстати, такого подхода и Москва, и командование наших войск в Афганистане придерживались всегда, не только в случае с Руцким, история с которым не является исключением. Я могу привести множество других подобных примеров, когда боролись за наших людей, попавших в беду, до самого конца. Говорю это потому, что лично мне глубоко оскорбительны утверждения о том, что советская сторона якобы относилась к попавшим в плен воинам как к потенциальным предателям и даже предпринимала попытки их физического устранения. К сожалению, подобные инсинуации иногда подхватывались и весьма авторитетными людьми, как это имело место, например, в случае с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

Итак, несмотря на первые неутешительные сообщения, мы продолжали активную работу. Для начала была инспирирована передача в эфир информации о том, что советская сторона располагает достоверными данными о судьбе летчика, который удачно катапультировался и остался в живых. Вся ответственность за его судьбу ложится теперь на пакистанскую сторону.

Попутно для выяснения истинного положения были задействованы все каналы нашей разведки. По линии ПГУ мы обратились к афганской стороне с просьбой предпринять все возможные шаги через ее контакты в пуштунских племенах, населявших район предполагаемого падения самолета.

Начали действовать также по оперативным каналам Комитета госбезопасности СССР и министерства государственной безопасности Афганистана в Исламабаде, Карачи и Пешаваре. Обратились и к нашим индийским партнерам с просьбой оказать содействие в выяснении судьбы летчика и в случае, если он жив, помочь в его вызволении.

По линии МИД СССР был предпринят официальный демарш перед пакистанскими властями с требованием немедленного возвращения пилота.

Тем временем в Москве воцарилось тревожное ожидание: всех волновал вопрос, жив летчик или погиб. И вот вскоре после начала операции одновременно получили обнадеживающую весть сразу из двух источников — по линии ПГУ из Исламабада и от афганских друзей в Пешаваре.

В эфир тотчас же полетело еще одно организованное нами сообщение о том, что советский пилот находится в руках военного формирования одного из племен. Как потом выяснилось, небесполезными оказались и наши контакты с резидентурой ЦРУ в Карачи, в ходе которых наряду с предупреждением об ответственности американской стороны за судьбу Руцкого мы попросили оказать содействие в его освобождении и возвращении в Союз.

Во всей этой истории нам очень помог вождь одного пуштунского племени, находившегося в Пакистане. Мы связались с ним через афганских друзей сразу же после поступления информации об исчезновении самолета Руцкого.

Именно этот человек по нашей просьбе вступил в переговоры с вождем того племени, на территории которого находился Руцкой. В итоге вопрос разрешился как нельзя лучше — через полтора месяца летчик был освобожден и возвращен советской стороне.

За проявленную солидарность и братскую помощь не сколько сотрудников афганских органов безопасности были удостоены орденов, а труды вождя пуштунского племени, который принимал непосредственное участие в вызволении Руцкого, были щедро вознаграждены.

К сожалению, не все подобные операции заканчивались так успешно. Были и тяжелые неудачи, но могу сказать одно: мы никогда не оставляли людей в беде, всегда действовали по морскому закону, согласно которому поиски потерпевших бедствие прекращаются, лишь когда уже не остается ни одного шанса на их спасение.

С главными действующими лицами этой истории, имен которых я, по понятным соображениям, привести пока не могу, жизнь и до этого, и впоследствии сталкивала меня не раз. Так, например, с упомянутым выше вождем пуштунского племени я познакомился задолго до описываемых событий. В один из моих многочисленных приездов в Кабул афганские друзья организовали мне личную встречу с ним. Хорошо запомнилась наша многочасовая беседа и сам этот человек, дипломатическому искусству которого во многом обязан своей жизнью Александр Владимирович Руцкой.

Вождю, когда мы с ним познакомились, было всего лет сорок пять, хотя выглядел он гораздо старше. На встречу он пришел в традиционной пуштунской одежде. Каждая деталь одеяния что-то означала: род, местность, религиозную и племенную принадлежность, миролюбие или воинственность, вид землепашества, семейное положение и еще многое другое.

Оказалось, что у моего собеседника четыре жены и шестнадцать детей. Один из его сыновей учился в Германии, другой — в Карачи, а третьего, кстати сказать, в конце нашей беседы вождь попросил устроить на учебу в Советский Союз (я обещал помочь и, разумеется, сдержал свое слово).

Племя у нашего знакомого вождя небольшое — девять тысяч человек, но родственников, как он выразился, и того меньше, всего около шести тысяч (а это весьма важный показатель — чем больше родни, тем надежнее племя). В племени сохранились старинные обряды и обычаи, в нем царит строгий порядок и военная дисциплина. Все до одного мужчины и даже часть женщин находятся под ружьем.

Посвящение юношей в воины — один из самых торжественных ритуалов.

Женщины находятся в полном подчинении у мужчин, но в то же время свято оберегается и их честь. Так, если мужчина покушается на достоинство женщины племени, то он подвергается «строгой каре».

На мой вопрос, в чем заключается эта кара, вождь пояснил: «Если посторонний мужчина бросил плотский взгляд на женщину, то он уже не жилец на этом свете!»

На протяжении всей беседы собеседник усиленно приглашал посетить его племя. «Вы узнаете, насколько теплым, и дружеским является пуштунское гостеприимство», — повторял он.

На наше шутливое замечание о том, что мы опасаемся кары, если не удержимся от соблазна посмотреть на славящихся своей красотой пуштунских женщин, вождь торжественно заверил, что для советских друзей будет сделано исключение.