Личное одолжение
Шрифт:
Водя пальцами по запотевшему бокалу, Шеннон размышлял о паутине событий, в которой он запутался. С одной стороны, Клэр заслуживает того, чтобы он защищал ее, не жалея себя. С другой, — он считал себя опасным для нее. Что же делать? Он больше не может относиться к ней как к безликому объекту охраны. Да ему это не особо удавалось и прежде…
— Очень хорошо, что к вам вернулся голос, — неловко проговорил Шеннон.
С легким смешком Клэр отозвалась:
— Не знаю, будете ли вы и дальше так думать, Дэн. Па говорит, что я болтушка.
Его голова резко вскинулась вверх, глаза пронзили ее,
— Простите, я забыла — вы привыкли, чтобы к вам обращались по фамилии.
Шеннон пожал плечами, делая вид, что не заметил ее неловкости.
— Вы спасли мне жизнь. Думаю, это дает вам право звать меня как угодно.
Глуховатый, чуть дрожащий голос Клэр заставил его сердце больно сжаться. Его имя вызвало к жизни целый сонм давно забытых чувств. В ее устах оно прозвучало будто прекрасная благодарственная молитва. Чистый взгляд этой женщины, ее обращение по имени поколебали его представления о себе: не так уж он плох. Разум требовал не быть столь податливым, но чуть ли не впервые в жизни Шеннон не стал к нему прислушиваться.
Со счастливой улыбкой Салли обняла дочь за плечи:
— Вы, молодежь, останетесь ужинать, да? Нам надо это отпраздновать!
Шеннону необходимо было спасительное одиночество. Он покачал головой:
— У меня дела, миссис Коннэли. — Стараясь не смотреть в разочарованное лицо пожилой женщины, он встал из-за стола. Клэр смотрела на него так, словно знает, что именно он делает и почему. — Большое спасибо, — пробурчал он, быстро выходя.
Его обязанность — защищать эту семью, а не становиться ее членом. Шеннон рад был уйти, гак как чувствовал неуверенность — надолго ли его хватит. Сейчас ему требовался холодный душ, чтобы вернуть себя к реальности, к которой он приучен уже так давно. И надо каким-то образом овладеть собой перед тем, как остаться с Клэр под одной крышей. Надо…
Заходящее солнце мягко освещало кухню маленького дома Клэр. Шеннон устроился за столом и смотрел, как она варит кофе. Он уверял, что не голоден, но Салли дала ему с собой тарелку еды, когда он пришел проводить Клэр домой. Ужин был простым, но сытным. Сегодня он был так напряжен, как никогда в жизни. Казалось, все его чувства восстали и вышли из-под контроля.
— Похоже, мамин пирог с вишнями вам понравился, Дэн, — поддразнила его Клэр, бросая взгляд через плечо. Шеннон сидел, балансируя на задних ножках стула, упершись подбородком в грудь. Лицо у него было хмурым и задумчивым.
— Вкусный, — рассеянно ответил он.
Засмеявшись, Клэр достала нарядные цветастые чашки и блюдца:
— Вы ели, как человек, которому редко приходится пробовать домашнюю пищу.
Шеннон, казалось, очнулся и взглянул на нее. Как всегда ее проницательность поразила его:
— Это так, — неохотно признался он.
Клэр колебалась. Ей так много надо сказать ему! Она провела пальцами по спинке стула, на котором восседал Шеннон.
— Дэн, мне надо с вами поговорить. По-настоящему поговорить. — У нее жарко запылали щеки, и, смутившись, она приложила к ним ладони. — Как бы мне хотелось
Шеннон уловил ее неловкость.
— В Ирландии вас назвали бы примулой: женщиной с лунной кожей и розовыми примулами на щеках, — мягко сказал он.
Его слова заставили Клэр изумленно воскликнуть:
— А вы поэт!
Он смущенно пробормотал.
— Считал себя холодным прозаиком.
Она заметила его легкое волнение, почувствовала, что ее смелость тревожит его.
— Почему душа мужчины так боится своей поэтичности?
Шеннон нахмурился. Он вглядывался в Клэр, пытаясь сформулировать ответ. Она повернулась и отошла к плите. Все ее движения были грациозны и каждый раз, когда она прикасалась к чему-то, ему казалось, что она прикасается к нему. Качнувшись на стуле, он попытался отогнать это наваждение — ведет себя так, словно давно не имел женщины.
Но ведь это так и есть…
Откашлявшись, Шеннон сказал:
— Я бы предпочел говорить о вас, а не о себе.
Клэр разлила кофе по чашкам и села за стол.
Она старалась выглядеть беззаботно любопытствующей собеседницей, чтобы не позволить ему замкнуться в себе:
— Вам не хотелось бы прояснить кое-что в наших отношениях?
Шеннон, не донеся чашку до рта, настороженно отозвался:
— Ну что же…
Клэр поняла, что разговор будет непростым и сбросила маску беззаботности:
— Я даже боюсь с вами разговаривать. В меня стреляли, и теперь мне страшен даже словесный выпад. Я не знаю…
— Часть вашего сознания, раненая часть, испытывает страх, — мягко перебил ее Шеннон. — Ведь это мужчина чуть не убил вас. Вполне естественно бояться всех мужчин.
— Мне кажется, вы так хорошо понимаете то, что я чувствую. — Она пристально всмотрелась в него. — Почему?
Шеннон пожал плечами:
— Опыт, наверное.
— Чей? Ваш собственный? — Клэр напомнила себе, что он — наемник, объездивший мир, и все повидавший солдат, не раз рисковавший жизнью.
— Нет… не совсем. Моя сестра, Дженни… Она была очень красива и начинала завоевывать известность как театральная актриса. Дженни была влюблена в одного американца скандинавского происхождения, они собирались пожениться. — Он откашлялся, заставив себя договорить: — Она летела в Италию на гастроли. В римском аэропорту террористы взорвали бомбу…
— О боже… — прошептала Клэр. — Она… жива?
Шеннон отчетливо вспомнил весь ужас тех дней и прикрыл глаза, с трудом проговорив:
— Да, жива. Но бомба… Она сильно изуродована. Красота потеряна, карьера закончилась. Я оплатил уже невесть сколько операций по восстановлению ее лица. — Шеннон безнадежно пожал плечами. — Дженни разорвала свою помолвку с Патриком, хоть тот предан ей до сих пор. Она не верит, что мужчина может любить такую.
— Какой ужас, — вырвалось у Клэр. Она провела рукой по его крепко сжатому кулаку. — Вам тоже пришлось тяжело.
Тронутый ее сочувствием, Шеннон старался сохранить самообладание, но это давалось так нелегко. Пальцы у нее были прохладные и мягкие, глаза полны теплоты и участия. Во рту у него пересохло, сердце забилось. Разрываясь между горькими воспоминаниями и нахлынувшими от взгляда Клэр мыслями о ней, Шеннон хрипло проговорил: