Личное удовольствие
Шрифт:
Чес поморщился:
— Это никогда не приходило мне в голову. Хотя возможно. Я выигрывал медали и призы. Обо мне писала наша местная газета. Конечно же, нормально, если Герм ревновал. Или все-таки ненормально?
— Возможно и то, и другое, — произнесла я. — Подсознательно он решил преуспеть в активности другого рода — завоевать как можно больше женщин. Он не выигрывал ни медали, ни призы, но получал удовлетворение от своихпобед. И он гордился репутацией бабника.
— Похоже, что так все и было, —
— Это очень деликатное объяснение того, что он делает, — заметила я. — Но я не думаю, что оно полное. Приготовить еще коктейль?
— Всегда — за, — откликнулся он.
Больше мы не говорили о поведении Германа Тодда. У меня были некоторые идеи по этому поводу, но я боялась, что сказанное может обидеть Чеса, и решила переменить тему беседы.
Однако, вернувшись вечером домой, я уселась за свой письменный стол и стала делать записи. Своего рода начало истории болезни. То, что сказал мне Чес, не было конструктивной информацией, но предполагало возможность нескольких подходов к проблеме Германа Тодда. Я считала, что будет правильно взять ревность к брату за основу стремлений Германа добиваться успеха на другом поприще. Он мог выбрать, например, шахматы, или музыку, или любую другую область, где сумел бы проявить волю и достичь высокого профессионализма.
Но Герман выбрал суперактивность в соблазнении женщин. Я думаю, что здесь действительно имела место отчаянная детская ревность.
Если же не это, то что тогда? Я считала, что возможно трактовать поведение Германа как попытку уверить самого себя в статусе „настоящего мужчины": неспособный к спорту и спортивным играм, он должен был доказывать свою мужскую состоятельность, демонстрируя агрессивно-сексуальное поведение в отношении женщин. Он превратился в донжуана с навязчивой идеей, и каждая победа добавляла ему самоуважения.
Конечно, все это могло оказаться дерьмом. Сама терапия еще не началась, я едва перекинулась с ним несколькими словами. Но я привыкла доверять своим инстинктам. А в этом случае я была уверена, что нахожусь на правильном пути: Герман постоянно стремился к новым победам, так как слабая вера в себя, как в мужчину, требовала все новых и новых подтверждений.
Этот предварительный анализ встревожил меня, поскольку от детерминированной потребности соблазнять всего один шаг к более выраженной и жестокой форме сексуальной агрессивности, а именно к изнасилованию. Я подумала, а не пытался ли Герман бить свою жену или какую-нибудь другую женщину.
Интересно было сравнивать анормальное поведение Германа с поведением Чеса. Чес ушел на фронт добровольцем, храбро воевал и вернулся калекой. Герман мог выражать презрение по поводу решения своего брата пойти на войну, но я была уверена, что на самом деле он преклонялся перед ним. Одновременно с этим он страшно завидовал старшему брату. Оба эти чувства были спрятаны глубоко в душе Тодда-младшего. Чес доказал, что он настоящий мужчина. Герман постоянно сомневался
Конечно, это были только предположения. Но с опытом я поняла, что в сфере человеческого поведения нет ничего, что можно знатьнаверняка. Мы только можем строить различные догадки — и надеяться, что они верны.
Поэтому, когда на следующей неделе рано утром Герман Тодд позвонил мне, я сказала ему, что, пожалуй, смогу помочь, и предложила встретиться у меня в офисе, чтобы начать психотерапевтические сеансы.
Он поблагодарил меня за мою любезность, но объяснил, что, все тщательно обдумав, решил разбираться со своими проблемами самостоятельно, без участия профессионала.
Я пожелала Герману удачи и заверила его, что в случае необходимости он всегда может рассчитывать на меня. Признаюсь, я испытала разочарование. И, когда повесила трубку, у меня появилось ощущение приближающейся беды.
33
Бобби Герк
Никто не может тягаться с Бобби Герком. Никто! Иначе я бы не был тем, кем стал, — мистером Мировым Парнем. Если вы соперничаете со мной, то я соперничаю с вами. Только я выигрываю. Вы начинаете и проигрываете.
Лаура Гюнтер таскается теперь повсюду с Вилли Бревуртом. И я сказал ей, что мне это не нравится.
— Что же ты собираешься сделать? — съехидничала она. — Скормить меня крокодилам?
— Не говори так, это не хорошо.
— Хорошо, вкусно, — отозвалась она. — Я вовсю кручу этого парня, но он еще не дошел до кондиции. Что ты прикажешь мне делать? Врезать ему по почкам кочергой? Ты должен дать мне еще время, Бобби.
— Что ж, — сказал я, пристально глядя на нее, — старайся, Лаура.
Но все равно мне не нравилось это. Я знаю шалунов. Я изучал их всю свою жизнь. И твердо усвоил, что если ваш лучший друг мотетнадуть вас, он непременно сделаетэто.
Ну, положим, ни Гюнтер, ни Бревурт не были моими лучшими друзьями. Но я опасался, что они могут слишкомсблизиться друг с другом и попытаться сыграть с Бобби шутку. Такое возможно. Здесь пахло деньжатами, а от этого запаха люди превращались в самых мерзких свиней.
Покуда я размышлял, надувают ли меня, водят ли за нос или кидают, мне позвонил Вилли Бревурт.
— Бобби, — заявляет он, — у меня плохие новости.
— Да? — говорю я. — Какие?
— Тот малый, который владел лабораторией „Макхортл", откинул копыта — ты можешь прочитать об этом, — и весь бизнес накрылся. Обновляют штат. Поскольку они сейчас не работают, ЖАВ-таблетка зависла. Я не знаю, когда они примутся за работу. На данный момент это все. Приношу свои извинения, Бобби.