Личность

Голуй Тадеуш

Вот как… Из-за холмов доносились лишь пулеметные очереди, затем послышались взрывы гранат и наступила тишина.

— Добили, — сказал капитан и внезапно, отойдя на несколько шагов, выстрелил себе в сердце.

Потурецкий снял каску, мы тоже обнажили головы. Не знаю почему, но в тот момент я подумал, что поручик тоже застрелится. Он держал пистолет в руке, но я не нашел в себе сил подойти к нему, что-то сделать, сказать. Этот ожидаемый выстрел звучал в моих ушах громче канонады, я чувствовал обезоруживающую усталость, ничего более, никакого страха или жалости.

Кто-то сказал, что капитана надо похоронить. У него вынули документы, быстро выкопали неглубокую могилу и опустили в нее тело. Смешанная с хвоей

мягкая земля легко поддавалась под саперными лопатами, быстро насыпали холмик, воткнули в него толстый сук, повесили каску, а молодой офицер на оторванном клочке карты написал фамилию и имя. Мы не дали почетного залпа, не вытянулись по стойке «смирно», все спешили: мы и те, кого мы здесь застали.

Потурецкий бросил свою каску в ров, беспомощно развел руками, и тут я увидел, что он плачет. Слезы оставляли след на грязных, заросших щеках. Я понял, что дальше мы не пойдем.

— Не уничтожать оружия, — сказал Потурецкий, — оно еще пригодится.

В то время как солдаты клали в яму кое-как завернутые винтовки, он бросил туда лишь кобуру и планшет. Оружие спрятал, снял офицерский френч, бросил его в ров, засучил рукава рубашки. Было тепло. Наступил ясный и тихий день. Не было слышно ни одного выстрела. Солдаты постояли еще с минуту и начали расходиться в разные стороны.

— Пан поручик, — сказал я, — нам здесь недалеко, по пути, лишь бы в плен не попасть.

Он так засмеялся, что напугал меня. Лицо его, со следами слез, искаженное смехом, было страшно. Я спросил, что теперь будет.

— Борьба, пан Цена, — сказал он, становясь серьезным.

Стихи Вацлава Потурецкого

(из посмертно изданного сборника «Живу», «Книжка», Варшава, 1946)

Приход

Я пришел в чужое охваченный трескомчужой речи.Сюда, откуда ребят посылалв жизнь, чтоб дозрели.Раненый враг воет победно.С чего начну я.Глубже войду в ожиданье,приготовлю красную лентупобеды.Исцеленье придет под знаком звезды.Я — астролог революции.

4.10.1939

Жене

Не беги от себя, моя близкая.Будь снова собой со мною.Мы должны задушить свои слезыи желанье бежать от крика мира.Мы должны остаться собою.Не будем жить дольше, чем длится наша жизнь.Мы принадлежали не только улыбке нашей дочки,но даже если и так,то лишь для того,чтобы расти ей с улыбкой.Вместе со всеми эти слова,которые тебе говорю,превратим в динамит,моя близкая.

20.10.1939

Стихи даны в переводе М. Павловой.

Письмо Ванды Потурецкой мужу

(дата на конверте помечена Вацлавом: Львов, 30.10.1939)

Любимый! Я пользуюсь случаем, чтобы написать тебе несколько слов, так как мой здешний знакомый возвращается через границу.

Я очень беспокоюсь за тебя, не знаю даже, находишься ли ты в Г. Я с малышкой в этой страшной неразберихе добралась до самого Львова, здесь нас приютила мать нашего бывшего ученика, пани Столяжевич. Мы здоровы и ждем вестей от тебя. Здесь много знакомых и друзей из Г., из Кракова и из университетов (рабочих и народных). Нам очень помог брат известного тебе электрика из Г., где живет еще его мать, в зеленом домике. Это Войтек Д(обрый). С ним здесь новые власти считаются. Если бы я морально чувствовала себя столь же хорошо, как физически! Я не зову тебя сюда, сам решай. Любимый мой, решай поскорее. Человек, который передаст тебе письмо, заслуживает доверия, когда он будет возвращаться к нам, передай с ним весточку.

Крепко тебя целуем Ванда и Ануся.

(На письме приписка В. Потурецкого карандашом: «Константин Стефаник, Краков».)

Письмо Вацлава Потурецкого жене

(без даты)

Вандочка! Приезжайте, сделайте все, чтобы мы как можно скорее соединились. Наше место здесь. Продай кольцо, часы, все лишнее и приезжай с Анусей. Очень по вас скучаю. Я жив, здоров, квартира цела, город не разрушен. Будет очень трудно, но это продлится недолго. Твоя сестра и родные здоровы. Помогают мне. Жду и тоскую.

Бацек

Рассказ Константия Стефаника

(запись моя)

— Давние это времена, понимаете, плохо помнится, что было более тридцати лет назад. Да, передавал я эти письма. Удивительно, что они сохранились. Вы говорите, у сестры Ванды Потурецкой? Интересно. Я Ванду просил, чтобы не брала с собой никаких таких бумаг. А она взяла. Приходилось тогда переходить Сан. Туда и обратно. Родные у меня были и там и здесь. Удивительное это было время. Я этот путь так освоил, что даже, когда границы уже не было, немцы все заняли, люди приходили ко мне с благодарностью, и те, которых проводил, и те, которым приносил посылки. Потурецкая. Конечно, помню. Учительница. С дочкой.

— Почему вы смеетесь? Что тут смешного?

— Да эти случайные встречи. Потурецкая познакомила меня во Львове кое с кем, кто затем сыграл важную роль в моей жизни.

— Вы говорите о Войцехе Добром, правда? Это я уже расшифровал.

— И меня тоже?

— Вас? Почему?

— Да это я просто так сказал. Ловкий вы, если нашли меня.

— Это было не так уж трудно. Есть ведь адресный стол, а вы живете под своей фамилией.

— Правильно. Под чужой фамилией не скрываюсь. А с Потурецкой тоже смешно было, потому что мы довольно долго вместе с ней у реки в деревне сидели, я ждал остальную партию, то есть группу, которую должен был провести, и надо было прикидываться ее мужем, а сидеть с молодой женщиной в одной комнате, это, знаете ли, дело нелегкое. Хотя красавицей она не была.

— Как она выглядела?

— Как? Крупная такая, выше вас, крепко сбитая, шатенка, но волосы редкие, глаза серые. Лицо простое, деревенское. Но, понимаете, как женщина она все же была чудесная.

— Физически?

— Нет, как человек.

— Значит, когда переправляли, хорошо узнали ее?

— Не важно где и как.

— Извините, может, вы помните какие-нибудь ее характерные черты, взгляды, слова, я имею в виду ее идейные позиции. Это очень важно.

— Боялась она, здорово была напугана. Боялась, что ребенок заплачет, боялась, что я предам, во Львове всего боялась, боялась этих своих Гурников, боялась, когда мы поили ее дочку чаем с отваром, чтобы спала. Водку пить боялась. А холод был страшный. Но, когда переходили реку, держалась мужественно.