Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Твен Марк

– Ничего ты не видел! Ну как можно верить этому лгуну? Отвечайте! Верите вы этому змею?

Все смутились, ответил только Пьер; он нерешительно произнес:

– Не знаю, право, как тебе сказать. Я в большом затруднении. Не хочется его обижать, раз он говорит так уверенно. И все-таки я вынужден сказать, что не совсем ему верю: не мог ты влезать на дерево девять раз.

– Ага!
– вскричал Паладин.
– Что ты на это скажешь, Ноэль Рэнгессон? Сколько же раз я, по-твоему, влезал, Пьер?

– Только восемь.

Все захохотали, а Паладин пришел в бешенство:

– Ну подождите же, подождите! Придет время, я со всеми разочтусь!

– Не раздражайте его!
– взмолился Ноэль.
– Если его раздражить - это сущий лев! Мне это довелось видеть после нашей третьей

стычки с неприятелем. Как только все кончилось, он выскочил из кустов и один на один пошел на мертвеца.

– Опять ложь! Предупреждаю тебя честью, что это уж чересчур. Гляди, как бы я не пошел на живого!

– То есть на меня? Вот это обиднее слышать, чем любую ругань. Вместо благодарности...

– Благодарности? Чем я тебе обязан, хотел бы я знать?

– Ты мне обязан жизнью. Ведь это я всякий раз стоял под деревом и отражал сотни и тысячи врагов, которые жаждали твоей крови. И не для того, чтобы показать свою удаль, а только потому, что люблю тебя и жить без тебя не могу.

– Хватит! Довольно мне выслушивать эти гнусности! Я лучше стерплю твое вранье, чем твою любовь. Прибереги ее для кого-нибудь, кто совсем уж неразборчив. А я вот что скажу напоследок: это ведь я ради вас, чтобы вам досталось больше славы, старался совершать свои подвиги незаметно. Я всегда бросался вперед, в самую гущу боя, подальше от вас, чтобы вы не видели, что такое настоящее геройство и как вам до него далеко. Я хотел скрыть это от всех, но вы сами вынуждаете меня открыться. Хотите свидетелей? Они лежат вдоль всего нашего пути. Дорога утопала в грязи - я вымостил ее трупами. Местность была бесплодна - я удобрил ее вражеской кровью. Не раз меня отводили в тыл, - иначе я столько бы нагромоздил трупов, что не проехать. А ты говоришь, негодяй, что я забирался на деревья! Э, да что там!

И он удалился с видом героя: рассказ о мнимых подвигах утешил его и привел в хорошее расположение духа.

На другой день мы двинулись в Шинон. Орлеан, сдавленный английскими тисками, остался у нас в тылу и совсем близко. Скоро с Божьей помощью мы надеялись повернуть и идти ему на выручку. Из Жиена в Орлеан уже долетела весть, что идет Дева из Вокулёра, которой поручено Богом снять осаду. Это вселило в осажденных радость и надежду - впервые за пять месяцев. К королю поскакали гонцы с просьбой не отвергать ее помощь. К этому времени гонцы уже достигли Шинона.

На полпути к Шинону мы еще раз натолкнулись на неприятельский отряд. Он внезапно выскочил из леса и оказался довольно многочисленным. Но теперь мы уже не были новичками, как десять дней назад, и были подготовлены к подобным случайностям. Сердце у нас уже не замирало, и оружие не дрожало в руках. Мы привыкли постоянно быть настороже и были готовы к любой неожиданности. Появление врага смутило нас не больше, чем нашего командира. Не успел враг построиться, как Жанна скомандовала: "Вперед!" - и мы ринулись на него.

Они не могли устоять перед таким натиском. Они повернули и побежали, а мы рубили их, точно соломенные чучела. Это была последняя засада, скорее всего устроенная подлым изменником - королевским министром и фаворитом де Ла Тремуйлем[11].

Мы остановились на постоялом дворе, и скоро весь город сбежался посмотреть на Деву. Ох, уж этот король и эти придворные! Наши славные рыцари вернулись от него, потеряв терпение, и доложили Жанне. При этом и они и мы почтительно стояли, как подобает в присутствии царственных особ и тех, кто вознесен еще выше. Жанна еще не привыкла к таким почестям, - хотя мы неизменно оказывали их ей с того дня, как она предсказала смерть изменнику и он тогда же утонул, - почести смущали ее, и она велела нам сесть. Сьер де Мец сказал Жанне:

– Письмо мы передали, но к королю нас не допускают.

– Кто же так распорядился?

– Никто; но трое или четверо ближайших к нему людей - все интриганы и изменники - всячески мешают нам и под всевозможными лживыми предлогами стараются затянуть дело. Главные из них - Жорж де Ла Тремуйль и хитрая лисица архиепископ Реймский. Пока им удается отвлекать короля от дела праздными забавами, их власть все больше укрепляется; но если он вырвется из-под опеки и пойдет биться с врагами за свой престол и королевство, как

подобало бы мужчине, - тогда конец их власти! Им бы только самим благоденствовать, что им до гибели короля и королевства!

– Говорили вы с кем-нибудь, кроме них?

– Только не при дворе, - при дворе все покорны этим мерзавцам, глядят им в рот, действуют по их указке, думают я говорят, как они. Поэтому там все холодны к нам и спешат отойти, когда мы подходим. Но мы беседовали с гонцами из Орлеана. Те говорят с досадой: "Диву даешься, как это король в его отчаянном положении может бездействовать, - видеть, как все гибнет, и не пошевелить пальцем, чтобы отвести от себя гибель! Удивительно, право! Сидит, как крыса в западне, в самом дальнем углу своих владений. Вместо резиденции - полуразвалившийся замок, настоящий склеп: поломанная мебель, изъеденные ковры, полное запустение. В казне у него сорок франков, ей-богу, ни гроша больше! Армии у него нет, никакого даже подобия! И при такой-то нищете этот голодранец без короны и вся ватага его шутов и любимцев разряжены в шелка и бархаты, каких не увидишь ни при одном европейском дворе. Ведь он знает, что с падением нашего города, - а он падет неминуемо, если не подоспеет помощь, - падет и вся Франция, и в тот же день он станет бесправным изгнанником, а английский флаг взовьется над всеми его наследственными землями. Он знает все это; он знает, что наш верный город сражается один, без всякой помощи, борется и с врагом, и с голодом, и с мором, чтобы отвратить- гибель от страны, - знает и ничего не хочет сделать, не слушает наших молений, не хочет даже видеть нас". Вот что сказали нам посланцы Орлеана; они в отчаянии.

Жанна сказала кротко:

– Мне жаль их, но пусть не отчаиваются. Скоро дофин примет их и выслушает. Передайте им это.

Она почти всегда называла короля дофином. По ее понятиям, он не был еще королем, раз не был коронован.

– Это мы им передадим, и это их обрадует: они верят, что ты посланница неба. А архиепископ и его сообщники находят поддержку у старого Рауля де Гокура, шталмейстера. Он человек честный, но недалекий; всего лишь солдат. Он не может постичь, как крестьянская девушка, несведущая в военном деле, может взять меч в свои слабые руки и побеждать там, где самые опытные полководцы Франции вот уж пятьдесят лет ожидают одних только поражений, - а потому и терпят их. Он крутит свой седой ус и посмеивается.

– Когда сражается сам Господь, не все ли равно, какая рука держит меч - сильная или слабая? Со временем он это увидит. Неужели никто в Шиноне не расположен к нам?

– Одна только мудрая и добрая теща короля, Иоланта, королева Сицилии. Она приняла сьера Бертрана.

– Она сочувствует нам и ненавидит королевских льстецов, - сказал Бертран.
– Она проявила к нам большой интерес и засыпала меня вопросами, на которые я отвечал, как умел. Выслушав меня, она погрузилась в глубокую задумчивость, и я уже решил, что она так и не очнется от нее. Но нет - она сказала, медленно и словно про себя: "Семнадцатилетнее дитя, деревенская девушка, неграмотная, без всякого понятия о войне, об оружии и битвах, застенчивая, кроткая, скромная - и вдруг бросает пастуший посох, надевает стальные доспехи, проезжает полтораста лье по вражеской земле, не ведая страха, не падая духом, и хочет явиться к королю - она, которой он должен представляться недосягаемым и грозным!
– хочет явиться к нему и сказать: "Не страшись, я послана Господом спасти тебя!" Откуда это мужество, эта вера, как не от Бога?
– Тут она опять умолкла, видимо принимая какое-то решение, а потом сказала: - От Бога или нет - но в ней есть то, что возвышает ее над людьми, над всеми, кто ныне живет во Франции; то таинственное, что вселяет мужество в солдат, превращает толпу трусов в боевую армию, которая в ее присутствии забывает страх и идет в сражение с радостью в сердце и с песней на устах. Только этот дух и мажет спасти Францию, откуда бы он ни исходил! Да, я верю, что он живет в ней, - что другое могло дать этому ребенку силы для такого похода, внушить ей такое презрение к опасности? Король должен принять ее - и примет!" С этими милостивыми словами она отпустила меня, и я знаю, что она сдержит обещание. Эти негодяи станут мешать ей всеми средствами, но она добьется своего.