Личный паноптикум. Приключения Руднева
Шрифт:
– Там свет!
Присмотревшись, Белецкий тоже заметил, что в окнах пустого дома виделось едва различимое неровное свечение.
Друзья снова сорвались с места, но не успели они сделать и пары шагов, как в воздухе что-то зашипело, а потом по обеим сторонам дорожки с громким хлопком полыхнули ослепительные вспышки. Руднев с Белецким бросились на землю. Снова раздалось шипение, на этот раз гораздо более громкое, постепенно перерастающее в треск и вой. Сделалась совсем светло.
Сообразив первым, что происходит, Дмитрий Николаевич
– Белецкий, это шутихи!
Он был прав. Вдоль дорожки стоял ряд горящих римских свечей.
Белецкий выдал замысловатую непереводимую немецкую тираду и вслед за Рудневым поднялся на ноги.
– Что здесь творится? – спросил он, отряхиваясь с брезгливостью попавшего под дождь кота.
– Кто-то над нами так оригинально шутит! – сердито отозвался Дмитрий Николаевич и направился к деревянному дому. – Уверен, псевдо-Флора нарочно нас сюда заманила!.. Мне начинает надоедать этот балаган! Пифии! Предсказания! Теперь еще и фейерверки! Идем, Белецкий! Надеюсь, шутники там! Мне бы очень хотелось обозначить им степень своего восторга!
Когда они дошли до дома, сад снова окутали тишь и темнота. Эмоциональный накал, вызванный экстравагантным розыгрышем, у друзей спал, и к ним снова вернулись хладнокровие и осторожность.
Не доходя до строения двадцати шагов, они свернули в заросли и осторожно пробрались к тускло светившемуся окну.
Подав Дмитрию Николаевичу знак оставаться на месте, Белецкий беззвучно скользнул вдоль стены, заглянул в окно и, переменившись в лице, отпрянул.
– Не подходите! – резко приказал он Рудневу.
– Что там? – спросил Дмитрий Николаевич, почувствовав, как дурное предчувствие медленно и муторно заползает в душу.
– Думаю, это «Снятие с Креста», – глухо ответил Белецкий.
Оставив Белецкого дежурить в церковном саду, Руднев поспешно вернулся в особняк Миндовского, чтобы задать его обитателям несколько вопросов и вызвать полицию.
Едва Дмитрий Николаевич позвонил, дверь распахнулась и, чуть не сбив Руднева с ног, на крыльцо выскочил господин Золотцев.
– Ах! Это вы! – воскликнул он, и изумление в его голосе смешалось с разочарованием и отчаянием.
– А вы кого ожидали? – спросил Дмитрий Николаевич, которого в этот момент экспрессивность фамильяра совсем не забавляла.
– Доктора, разумеется! – едва не срываясь на истерику и ломая руки, ответствовал Иннокентий Федорович.
– А что случилось? Кому требуется доктор?
Фамильяр ухватился за сердце, что вкупе с его бледной и перекошенной от волнения физиономией создало впечатление, что врач необходим именно ему.
– Их яснословию! – заголосил фамильяр.
Руднев втолкнул Золотцева в прихожую и сам вошел следом.
– Объясните толком, что случилось! – потребовал он, встряхнув фамильяра за отвороты пиджака. – Что с мадмуазель Флорой?
– Она не просыпается! – зарыдал
– Ведите, – приказал Руднев и пихнул фамильяра к лестнице.
Золотцев опамятовался и помчался вверх, скача через две ступени.
– Это такое несчастье!.. Мы так напуганы!.. Как вы ушли, так она и не просыпается! Я не переживу, если с их яснословием что-нибудь случится! Не переживу! – тараторил он дрожащим голосом.
Иннокентий Федорович привел Дмитрия Николаевича в уже знакомую ему комнату с золотыми фонтанами и черными колоннами.
Мадмуазель Флора лежала на устланном леопардовой шкурой лектусе и была прикрыта клетчатым английским пледом, абсолютно не вязавшимся ни с интерьером залы, ни с одеянием пифии, которое, судя по обнаженным плечам и унизанным золотыми браслетами выпростанными из-под пледа рукам, оставалось тем же, в котором она давеча принимала Руднева. Подле античного ложа суетились две девушки в платьях горничных. Одна из них совала под нос Флоре флакон с нюхательной солью, а вторая брызгала бесчувственной женщине в лицо водой.
– Вот! Вы видите! Это ужасно! Кажется, она уже не дышит! – возопил фамильяр и снова принялся ломать руки.
Дмитрий Николаевич подошел к Флоре и стал нащупывать у нее на шее слабый пульс.
– Дайте зеркало, – велел он и поднес поданную безделушку к слегка приоткрытому рту пифии.
Стекло запотело.
– Она жива и дышит, – констатировал он. – Как давно вы послали за доктором? Если ждать более получаса, лучше прямо сейчас везти ее в больницу.
Но ждать не пришлось. В сопровождении лакея в комнату вошел седоволосый поджарый господин лет шестидесяти в золотом пенсне и старомодной тройке. При нем был докторский чемоданчик.
– Доктор! Доктор! Помогите! – рыдающий Иннокентий Федорович вцепился эскулапу в руку и потащил его к своей бесчувственной госпоже. – Спасите ее, доктор!
Врач выдернул руку и отстранил от ложа суетящихся горничных.
– Не мешайте, – сухо потребовал он. – Расскажите, что произошло?
– Она… Она умирает!.. Она не дышит!.. – продолжал вносить сумбур убитый горем фамильяр.
– Доктор, я думаю, ее чем-то опоили, – обратился к врачу Дмитрий Николаевич. – Она при мне выпила вино, а после, через несколько минут, начала засыпать.
– Когда это произошло? – строго спросил доктор.
– Чуть меньше часа назад. Может, минут сорок.
– Отчего же вы сразу меня не позвали?
– Я не понял, что происходит что-то странное. У меня были основания считать… что имеет место мистификация.
Доктор буркнул что-то неопределенное и склонился над спящей.
Дмитрий Николаевич отошел от лектуса и обратил свое внимание на стол, который по-прежнему был уставлен изысканными яствами на стилизованных под античность блюдах. Среди всего этого гастрономического изобилия стояла початая бутылка испанского вина.